— И все же Фарос поражает и изматывает меня. Я рад тебе помочь, Барабас, но не могу избавиться от мысли, что моим способностям можно найти лучшее применение.
— Не злись, Алексис. Нам надо продолжать. У этой технологии много возможностей. Чистое оружие. Энергетические лучи, способные распылять цель па атомы слой за слоем, генераторы полей, которые могут рассинхронизировать объект с окружающей реальностью. А возможности сложного машинного взаимодействия безграничны. И все это благодаря эмпатической настройке квантового состояния.
— И ты можешь сделать такое оружие? — спросил Полукс, невольно заинтересовавшись. — Оно пробьет самую толстую стену.
— Мы с тобой думаем одинаково! Но, увы, это лишь предположение, — извиняющимся тоном ответил Дантиох.
— Дело пошло бы быстрее, если б ты просто показал мне, куда смотреть на контрольном оборудовании.
— Алексис, у нас здесь настоящее сокровище, — сказал Дантиох. — И мы обязаны научиться использовать всего его возможности ради лорда Жиллимана. Я не могу быть единственным оператором. Если меня убьют, наше положение станет катастрофическим.
— Так попроси Механикум, — сказал Полукс.
— Я доверяю тебе, Алексис. Как и лорд Жиллиман. А у Механикум не тот склад ума, чтобы использовать маяк. В них слишком много от машины. Они пытались, но потерпели неудачу.
Полукс вздохнул:
— Я буду стараться лучше.
— Могу я кое-что отметить?
— Разумеется.
— Ты стараешься слишком сильно. Позволь ему направлять тебя.
Полукс был таким же серьезным человеком, как его примарх, сдержанным и молчаливым. Но сейчас на его лице возникло испуганное выражение.
— Мне сложно отказаться от контроля. И моя культура, и тренировки выступают против эмоций. Они делают воина слабее.
— Это верно для нас обоих. Ты из камня, я из железа. Мы не можем похвастаться гибкостью, но в эту эпоху тьмы старым принципам больше нет места. Попробуем доверять своим инстинктам. С холодной логикой многого не добьешься, и нужно принять эту мысль, как бы она ни противоречила нашей натуре. Ты больше подвержен эмоциям, а потому верю, что в конце концов ты научишься контролировать Фарос гораздо лучше, чем я сейчас.
Полукс протянул руку, и Дантиох принял ее. Кузнец войны тихо охнул от неприятных ощущений, но помог другу подняться.
— Проклятье, с каждым днем ты становишься все поэтичнее.
— Ну это уж слишком! — Дантиох хотел засмеяться, но только выдохнул через маску: боль была слишком сильна. — Но может быть, может быть. — Он отступил. — В тебе есть задор, нам надо это использовать. Думай о том, как важна наша работа в борьбе с предателями.
Полукс нерешительно кивнул, направился к центру огромного зала и встал рядом с высоким деревянным креслом Дантиоха, где они обычно настраивали устройство. Там он и замер, как одинокая статуя в желтом одеянии, уставившись на дальнюю стену.
Дантиох затаил дыхание.
Стена пошла волнами, но осталась черной. Сначала Дантиох решил, что у Полукса не получилось, но затем двигатели Фароса сменили тон. Из ниоткуда возникли светящиеся точки. Стена приобрела характерный красный свет Гибельного шторма, и Дантиох понял, что смотрит на космос. В центре изображения дрожал белый диск, словно отражение луны в беспокойной воде. Затем небольшой ледяной мир обрел четкость, и стали видны светлые пространства с коричневыми пятнами, бледная атмосфера, загрязненная на уровне стратосферы, и холодное белое солнце позади.
Он едва успел появиться, как снова исчез.
— Это был не Семсамеш.
— Это был Инвит, — пораженно ответил Полукс. — Мир, где я родился.
— Что ты сделал?
— То, что ты сказал, — ответил Полукс. — Отказался от контроля.
Дантиох повернулся к своим инструментам, от волнения забыв про постоянную боль. Он прохромал вдоль пульта, подмечая каждый скачок энергии и каждое изменение в колебаниях квантовых двигателей, и в очередной раз неприятно поразился грубости приборов Механикум, ибо они почти ничего ему не сообщили. Он подошел к аппарату, большую часть которого занимала встроенная гололитическая платформа, вывел звездную карту и быстро прокрутил изображение галактики, оценивая расстояние между Сотой и ледяным миром.
И охнул.
— Мы впервые увидели так далеко, да еще так четко. Восемьдесят процентов пути до самой Терры! Отличная работа, Алексис, отличная!
— Но я пытался увидеть другую планету, — сказал Полукс. — Какой же это успех? Фарос решил, что ты хочешь увидеть эту. Попробуй еще раз.
— У меня не получится.
— Выбрось эти мысли, ибо страх поражения — враг успеха.
Полукс вздохнул и попробовал снова.
И вновь тон двигателей изменился, перерастая в громкий вой. В крике квантовых двигателей чувствовался мощный инфразвук, и казалось, что воздух сгущается от вибрации, сотрясающей и доспехи их, и плоть, и кости.
Дантиох наблюдал за стрелками, которые метались в оправленных медью шкалах. Они прыгали то вперед, то назад одновременно с пульсом Фароса. Если машины разгонятся сверх допустимых пределов, Дантиох узнает не сразу, но он заверил себя, что ничего подозрительного не чувствует.
— Барабас! Барабас! Я его вижу!
Взволнованный крик Полукса заставил кузнеца войны немедленно обернуться. В искалеченном боку резануло, но он тут же позабыл об этом.
В точке фокусировки находилось размытое изображение. Оно распадалось на несколько призрачных слоев, и Дантиох ничего не мог разобрать.
— Что это? — спросил он. — Что ты видишь?
— Дорн! Я вижу лорда Дорна! — повысил голос Полукс. — Услышьте меня!
Квантово-импульсные двигатели завыли еще пронзительнее и громче, разгоняясь так, что гора начала пульсировать. Дантиох пробежался взглядом по приборам. Стрелки заползали в красную область шкал.
— Он опирается на разукрашенный стол, — закричал Полукс. — Изучает карты и планшеты, которыми завалена вся поверхность. Милорд, милорд, услышьте своего сына!
Дантиох по-прежнему ничего не видел. Двигатели стонали, наполняя бесконечные тоннели горячим ветром.
Гора тряслась, и зал настройки вздрагивал в одном ритме с биением древнего, неведомого сердца. В глубине горы раздался скрежет — зловещий треск камня о камень, с каким смещаются огромные массы породы. Дантиох инстинктивно посмотрел на потолок.
— Алексис, остановись…
— Отец!
Изображение мигнуло. Из многочисленных отверстий в горе рвался многоголосый тревожный хор, оглушительный, как рог войны.
— Алексис, стой!
Полукс взглянул на своего друга, и на его лице была написана такая боль, что Дантиох замолчал.
Изображение пропало.
Тишина вернулась с мучительной неторопливостью. Оглушительная песнь горы замолкла. Ропот двигателей глубоко под землей запнулся и вновь пошел гладко. Только отголоски землетрясения еще некоторое время беспокоили пик, перемещая камень с зубовным скрежетом.
— Я видел его, — выдохнул Полукс. — Мой отец жив.
Дантиох подковылял к другу.
— Ты уверен?
Полукс непонимающе взглянул на него:
— Ты его не видел? Он был здесь! Он стоял в своих покоях на Фаланге. Значит, он еще жив? Барабас, скажи, что видел его!
Дантиох помедлил, увидев на лице Полукса отчаянное выражение.
— Нет, мой друг, не видел. Извини.
— Но это был он!
— Алексис! — сказал Дантиох. — Мы этого не знаем. Возможно, дело в том, что ты слишком сильно этого хочешь. Вспомни видения, которые насылала машина. Как знать, может, это одно из них. Или воспоминание, взятое из твоей головы.
— Мы только начали использовать самые
