Прищурившись и не отнимая пальцев от лица, он попытался вглядеться в ослепительный свет.
— Брат?
— Будь ты проклят, Скрайвок! — взвыл библиарий. — Что ты наделал?! Что ты наделал?..
Беренон отчаянно пытался поднять руки, но их сковывали молнии, и он заскрипел зубами — уже собственными зубами — от напряжения.
— Будь ты проклят!
Раздался скрипучий стон, с каким металл гнется под огромным давлением. Беренон перестал дергаться и начал кричать, мотая головой из стороны в сторону. Ветер усилился, а вонь, которую он нес с собой, стала невыносимой.
Доспехи Беренона с влажным хрустом провалились внутрь. Кровь, фонтаном ударившая из трещин, собиралась в лужу на полу, пока металл сминался в кривой шип. Молнии потускнели, и искореженная броня, обвешанная комками плоти и внутренностей, стала неуклонно опускаться в кровавую лужу на полу, словно под ней ничего не было.
Металл скрылся из вида. Последние разряды бежали по успокаивающейся жидкости, перепрыгивая через куски перемолотого мяса.
Скрайвок приблизился, держа оружие наготове. Кровавая каша — вот и все, что осталось от его библиария.
В красной луже возник идеальный круг ряби, из центра которого показался какой-то круглый предмет. Кровь бежала с него таким плотным потоком, что Скрайвок узнал в предмете навершие меча, когда из лужи поднялась крестовина. Несмотря на струи крови, лужа не сохраняла прежние размеры, а, наоборот, уменьшалась, словно меч вбирал в себя жидкость, стекающую по металлу.
Перед ним оказался меч полутораметровой длины с широким острием. Он всасывал останки Беренона, пока лужа не пропала. Струи, текшие по поверхности, тоже исчезли, и меч стал чистым. Капли крови и частицы металла устремлялись к нему со всей комнаты, не обращая внимания на зловонный ветер, мягко прижимались к клинку и пропадали внутри. Вскоре лишь пара вмятин и царапин в стенах и потолке напоминали о случившемся.
Меч висел в воздухе. У него был клинок из темной стали, рукоять в оплетке из черной кожи и заклепки из тусклой меди, и в целом он выглядел абсолютно непримечательно.
«Завтра в полдень путь будет открыт, — прогрохотал в комнате голос с такой силой, что Скрайвок от боли едва не выронил болтер. — В полдень!»
Ветер вдруг исчез. Меч рухнул на пол со звоном, который звучал слишком долго. Когда он затих, в комнату вернулось подобие нормальности.
Скрайвок замотал головой. В ушах звенело, на сетчатке до сих пор ярко горели остаточные образы Береноновой смерти. Несколько бумаг упало на пол, но все остальное лежало на своих местах. Шум лагеря вернулся в комнату.
Скрайвок подошел к мечу и, не думая, наклонился за ним. Но, когда пальцы почти коснулись рукояти, он уловил жадный шепот, доносящийся откуда-то из-за пределов комнаты. Волосы от него встали дыбом, а по спине пробежал холодок.
Он отдернул руку и твердо решил, что никогда и ни за что не воспользуется мечом.
Скрайвок отключил стазис-поле в одном из трофейных шкафов. Когда-то, еще на службе Терре, он дорого заплатил за лежащее внутри оружие — мастерски изготовленный кирванийский клинок их кронпринца. Раньше клинок был ему дорог, но не теперь. Он без колебаний бросил его на пол и вызвал сервиторов, чтобы те подняли демонический меч. Те выполнили указание без видимого вреда для себя и поместили его на пустой стенд.
Скрайвок с облегчением активировал стазис-поле.
А затем, когда мысли в голове улеглись и напряжение спало, ему пришла отличная идея.
Глава 22
Полет Императора
Ангел света
Ave Imperator
С отлета Жиллимана прошел день. Из Гибельного шторма не приходило ни слова. Поле Фароса больше не освещало часовню. Погода стала хмурая, словно погрустнев, и над горами Короны Геры нависли тяжелые, серые облака. Осень подходила к концу, и ветры с востока несли с собой предчувствие зимы.
Вместе с ними явились ангел и император. Сангвиний мчался по небу на широких ослепительно-белых крыльях. Робаут Жиллиман с характерной для него серьезностью рекомендовал ему не делать ничего рискованного; полеты находились вверху списка.
Сангвиний тогда закивал в ответ, делая вид, что согласен, но даже не думал следовать совету брата. Робаут мог с тем же успехом приказать орлу оставаться на земле. Летать Сангвинию было так же легко, как ходить, как бы ни было сложно в это поверить остальным. А в последнее время полеты были даже проще ходьбы: во влажную погоду, как сейчас, ноги болели, служа единственным физическим напоминанием о страшных повреждениях, полученных от варп-монстра Ка Бандхи.
Душевная боль была куда сильнее.
Он закрыл глаза и поднялся на потоках дрожащего воздуха, который гнали вверх горы. По перьям били порывы дождя, которому не суждено было дойти до земли. Один особенно сильный порыв бросил его в длинную спираль к пику Андромахи. Бело-серые облака скрывали жестокую красоту водопадов Геры, льющихся с каменных полей, но ему нравилась такая погода, и не только потому, что прятала его от назначенных братом стражей. Изменчивый ветер превращал полет в испытание, а холодный дождь на коже приятно бодрил.
Из брони на нем был только простой церемониальный нагрудник из золотистой пластали, имитирующий мускулатуру его торса, и дождь свободно пропитывал одежду. Длинный меч висел на поясе сбоку. Он мог летать и в полном боевом облачении, но это утомляло. Кроме того, в тисках керамита и брони он невольно вспоминал о своих стесненных обстоятельствах. Когда воин не мог сражаться, доспехи превращались в тюрьму. В небе он обретал свободу, которую никто не мог отнять, и предпочитал наслаждаться ею сполна.
Не летать! Сангвиний уважал Робаута и даже, возможно, любил его той отстраненной любовью, которую испытывают друг к другу давно разлученные братья, но непоколебимая вера Робаута в важность организации просто выводила из себя. Как будто все эти планы, графики и тщательные наблюдения могли подготовить ко всему. Отец не просто так предпочел Хоруса Жиллиману, пусть это и погубило Его.
Сангвиний размышлял так, хотя и знал, что в отцовском списке кандидатов стоял выше Робаута. Но он просто не мог представить себя в этой роли, ведь тогда следовало рассмотреть и возможности, которые предлагали ему другие силы.
Воспоминание о том, как лгал и искушал его Кирисс, до сих пор приводило в ярость, и он закричал ветру, сжимая кулаки:
— Никогда, никогда, никогда!
Он замахал крыльями, поднимаясь все выше и выше, за облака, за вершины гор, в самый высокий слой атмосферы, где еще можно было летать, и лег на ревущее течение. Капли дождя на коже заледенели. Воздух здесь был таким разреженным, что обычный человек задохнулся бы, но Ангел чувствовал лишь приятное жжение в легких. Он опустил взгляд на изгибающийся внизу мир, такой же холодный и организованный, как разум его повелителя. На горизонте атмосфера
