На краю приземлились еще три воина с ранцами. Из команды Мерика в живых оставались только семь человек. Они сжимали головы руками, и на их лицах отчетливо читался страх.
— Отведите их к лорду Келлендвару, — приказал монстр своим товарищам.
Повелители Ночи подошли к людям, которые уже открыто плакали от страха, и, не думая о своей силе, принялись хватать их, ломая им руки.
Прыжковые ранцы заработали с хриплым ревом. Космодесантники взмыли в воздух. Мерик болтался в руке похитителя, как младенец в руке гиганта из сказки. В один момент он сильно качнулся, и в плече что-то сломалось. Повелитель Ночи обратил на него взгляд светящихся линз и выпустил.
Мерик тяжело упал на редкую траву. С трудом поднявшись, он обнаружил, что стоит в кольце нависающих над ним гигантов. Один отвесил ему мощную пощечину, выбив несколько зубов и швырнув обратно на землю. Он сплюнул кровь, опять попытался встать, но второй удар сломал ему нос и отправил его в красную тьму забытья.
Он еще не раз будет мечтать о ее возвращении, пока не наступит конец.
Глава 28
Кровь Соты
Под горой
Шепот в темноте
Келленкир глубоко погрузил освобожденные от брони руки в грудную клетку освежеванного человека, на форме которого было указано «М. Гиральд». Их апотекарий все силы бросил на то, чтобы человек прожил как можно дольше. И он до сих пор дышал, но хотя на глазах не было век, и закрыть их было невозможно, его взгляд был направлен куда-то вдаль, на не видимые братьям пейзажи. Во взгляде было умиротворение, и это не могло не интриговать Келлендвара. Всего несколько минут назад солдат безудержно кричал.
Это умиротворение последнего мгновения передалась его брату. Келленкир глубоко судорожно вдохнул и вынул руку вместе с раздавленными остатками сердца. Из безгубого рта в последний раз послышалось щелканье зубами, и сотинец умер.
— Келленкир? — позвал Келлендвар. Глаза его брата были закрыты от восторга. — Брат?
Губы Келленкира медленно растянулись в улыбке. — Смерть так сладостна, — сказал он. — Мне кажется, теперь я понимаю это лучше.
Взгляд Келлендвара опустился к мечу из простой стали на боку Келленкира. Он заметил, что не может подолгу смотреть на него. Что-то странное и тревожное было в нем и в том, как он отражал свет.
— Мы теряем время, — поторопил Келлендвар.
— Да-да, — рассеянно протянул Келленкир, уже выбирая следующую жертву.
Он отбросил в сторону тело, больше походившее на кусок мяса. Узнать в нем человека, которому оно раньше принадлежало, было невозможно.
— Видите, что мы делаем с теми, кто отказывается нам помогать! — крикнул Келленкир, поднимая высоко над головой голые, залитые кровью руки. — Скажите нам, куда направились Ультрамарины, и мы будем милосердны.
Он принялся ходить из стороны в сторону перед рядом сотинцев, чавкая ботинками по кровавой грязи. Пятеро оставшихся смертных стояли на коленях у края поляны, превратившейся в пыточную. Повелители Ночи держали болтеры у головы каждого, заставляя смотреть, как пытают и убивают их товарищей. Тем, кто вздумал закрыть глаза, их открыли навсегда, и теперь они даже не мигали, только дорожки крови текли по щекам. Но они не отвечали на вопрос.
Один был готов сломаться. Говениск, как сообщала нашивка с именем. У него дрожала нижняя губа. И, хотя он старался смотреть перед собой, его взгляд время от времени поднимался к лицам стоящих впереди космодесантников, но потом ужас возвращался к нему, и он отводил глаза.
Гиральд, Говениск… Да, конечно, у всех этих ничтожных человечков были имена и жизни, но Келлендвару казалась странной мысль, что они тоже люди и что он был таким же до вознесения. Смертным, слабым и обреченным на гибель от руки более сильного. Он был в долгу перед Императором за силу, но ни за что больше.
При вступлении в легион ему сказали, что нострамская жестокость не была в Галактике чем-то непривычным, но что существовали более спокойные места. Что они, Повелители Ночи, будут следовать примеру Ночного Призрака и держать злодеев в страхе, чтобы невинные могли спать спокойно.
Но злодеев оказалось так много, а невинных так мало. Люди, которые рассказывали им об их благородном долге и критиковали их за плохие поступки, умерли один за другим, а на смену им пришли те самые существа, с которыми следовало бороться. Легион между тем без конца посылали на миры с людьми, отказавшимися от Согласия или сначала включенными в Империум, но позже восставшими. Келлендвар не знал, когда начал сомневаться. Переломного момента не было, просто вопросы накапливались и накапливались. Он потерял счет людям, с которых снял кожу и которых искалечил, прежде чем Имперская Истина перестала казаться истиной. У космодесантников была почти эйдетическая память, но поток крови был так огромен, что невозможно было осознавать масштабы всего, что ему приказывали делать, и оставаться в здравом уме. По отдельности он прекрасно помнил каждое лицо, сорванное с черепа, и каждого младенца, брошенного в огонь. Их ужас, их мольбы, которые он игнорировал в погоне за бесчеловечным высшим благом. Но посчитать их он не мог. Он не мог позволить себе узнать, скольких людей замучил и убил.
Это была самая страшная ложь из всех. Вселенная являлась увеличенной копией Нострамо. Среди звезд надо было выживать точно так же, как на улицах родного мира. Осознав это, он стал едва ли не с ностальгией вспоминать времена, когда они с братом жили одним днем и питались теми, кто был слабее.
Поэтому он отказался от подсчета ради того, чтобы выжить. По крайней мере одно оправдание у него было: он больше не был лицемером.
Его брат достал меч — тот странный подарок от Скрайвока — и скользнул острием по горлу одного солдата. Остальные дернулись в ужасе, когда их забрызгала горячая кровь товарища.
— Ты! — Келленкир прижал острие к груди Говениска. Дурные предчувствия Келлендвара усилились. Сознание на мгновение затуманилось, и он обнаружил, что не может оторвать взгляда от меча. Тот дрожал в руке брата, жаждая крови не меньше своего владельца. — Говори. Скажи, по какому тоннелю ушли Ультрамарины, и умрешь быстро. Промолчишь — и станешь следующим. Я начну с твоего левого глаза. — Он поднял меч и остановил его в миллиметрах от лица солдата. — Когда я начну медленно вытаскивать его, боль будет невыносимой. Если крики товарищей недостаточно тебя в этом убедили, то ты все поймешь, испытав ее сам. — Келленкир убрал меч. — Варафор, нож.
В его руку лег нож с жутким зазубренным лезвием. Воин позади Говениска крепко схватил его за голову. Келленкир подошел ближе. Солдат принялся сдавленно всхлипывать, когда нож поднесли к его лицу.
— Приступаем, — сказал Келленкир.
— Нет! Пощадите! Пожалуйста, пожалуйста! — не выдержал Говениск. — Центральный тоннель! Они туда пошли! — жалко
