Адмирал представил, как на вражеских кораблях в этот момент сидят каринейские командиры, смотрят на такие же дисплеи и в головах у них бродят те же самые мысли. Тысячелетия отдельного развития разделили культуры Империума и Каринэ, но все же адмирал всегда поражался, как же недалеко ушла большая часть человеческих цивилизаций от своих корней. Да, бывали крайности, но по большому счету многочисленные отдельные ветви человечества, разбросанные по галактике, составляли лишь малый процент от общей массы терран. В большинстве своем люди оставались узнаваемыми людьми. Они чувствовали, думали и сражались как любые другие человеческие существа. Между ними были общие черты, и неизбежно возникало понимание.
Фенк желал, чтобы план Коракса сработал. Будет гораздо лучше, если флот Содружества перейдет на службу Императору, а не превратится в облако космического мусора. Как и Коракс, адмирал предпочитал видеть каринейцев живыми имперскими гражданами, а не мертвыми врагами.
И именно поэтому Фенк знал, что план не сработает.
Коракс устроил потрясающую демонстрацию силы, чтобы показать, что скрытность — не единственный его талант. И это только укрепит решимость противника. Для Коракса выгода от Великого Крестового похода были очевидна — Владыку Воронов вырастили политические диссиденты и он был идеалистом. Он не способен был понять, почему эти люди, даже сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, продолжают упорствовать, если им предлагают другую, явно лучшую жизнь. Для Коракса существовала только правда Императора. Фенка не оставляло ощущение, что Кораксу сложно иметь дело с врагами, которые мыслят иным образом, так как он не понимает, что истина у каждого своя. В этом и заключалась слабость примарха. Тысяча Лун не уступит ни при каких обстоятельствах, и неважно, что случится с Зенитом‑312.
Конечно, вслух Фенк не сказал бы это даже своим самым близким друзьям или наиболее доверенным советникам. Самым тяжелым бременем любого командира было поддержание имиджа. Поэтому Фенк, несмотря на все негодование, придержал свой язык, и теперь лишь молча наблюдал за тем, как флот Коракса пробивается сквозь тающие энергощиты Зенита‑312, и как десантные группы Гвардейцев Ворона тучами опускаются на поверхность, как семена травы, рассыпаемые чьей–то гигантской рукой.
Сквозь завесу обломков от уничтоженных защитных спутников проходили целые флотилии абордажных торпед, десантных кораблей и штурмовых таранов, а черные боевые крейсеры без остановки бомбили основные артиллерийские расчеты города.
Зениту‑312 пришел конец.
По велению убийц, облаченных в черную броню, на планету обрушились гнев и грохот. Уроженцы Освобождения, закованные в терминаторские доспехи, высаживались целыми отрядами, захватывая внешние стыковочные шпангоуты города. Они быстро справились с заданием, и следом за ними по коридорам Зенита‑312 хлынула армия Коракса, сеющая смерть на своем пути. Бойцы получили приказ оставлять в живых только гражданских, но в такой сумасшедшей мясорубке, как этот штурм, когда гибли тысячи, невинные неизбежно пострадают. Бронированные машины шли напрямик через парки и жилые зоны. В дендрарии бушевали пожары. Пленные моря вытекали из разбитых резервуаров.
Зенит‑312 обладал определенной красотой, но на острие войны эта красота была уничтожена. Справедливость Империума приходила вместе с огнем и смертью.
Пока противник стягивал войска для защиты доков, охотничьи отряды Гвардейцев Ворона рассеялись по внутренним секторам города. У Зенита‑312 хватало защитников, но в бою с Легионес Астартес у них было мало шансов выжить и ни одного — победить. Где бы не вспыхивала схватка, войска Содружества моментально разбивались, и легион шел вперед, оставляя под керамитовыми сабатонами лишь изрешеченные болтами тела.
Спустя час после начала штурма под контролем Империума находилась уже половина города. А затем и внутренние космические доки были захвачены второй, куда более неожиданной волной десанта. Таким образом у легиона появились опорные пункты по всему периметру города.
И тогда пришел черед Терионской Когорты.
В ангар, обращенный к солнцу, с ревом плазменных двигателей влетел легкий десантный корабль, взметнув облако обломков, оставшийся после штурма доков. Корабль приземлился около разбитой топливной вышки, посадочные рампы с грохотом обрушились на залитую прометием поверхность и союзники Гвардии Ворона поспешили наружу. Четыре отряда людей–штурмовиков в полном снаряжении рассредоточились по ангару, занимая защитное построение.
Префектор Кай Валерий предпочитал командовать Когортой непосредственно на поле боя. Не успела последняя из абордажных команд покинуть корабль, как подошвы сапог префектора коснулись изувеченной палубы. Каждый раз, когда доверенные помощники не настаивали на том, чтобы префектор остался на орбите, он лично возглавлял первую волну.
Валерий остановился посреди палубы. Солдаты, вышедшие из его посадочного шаттла, ровными рядами выстроились вокруг своих командиров.
Большая часть посадочных площадок была завалена обломками вражеских пустотных кораблей. Повсюду валялись тела, большая часть которых была жестоко изувечена волкитными лучами. Едко пахло раскаленным металлом. Стены были покрыты дырами, и по каждой дыре можно было понять, какое оружие ее проделало — выстрелы мельта–пушек оставляли потоки расплавленного металла, лаз–пушки пробивали изящные мелкие дырочки, окруженные следами углеродных вспышек. Там, куда угодили маленькие пылающие солнца, выпущенные плазма–пушками, зияли круглые отверстия, а в тех местах, где плазма прошлась потоком, оставались длинные борозды.
В ангар ворвался второй посадочный шаттл. Он пролетел над заваленной обломками посадочной площадкой и осторожно опустился на вывороченные отбойные щитки и кучу искрящихся кабелей, взметнув облако обрывков изоляционного волокна и лоскутов утеплителя.
Вдоль всего ангара тянулась обзорная площадка, предназначенная для наблюдения за скоростным режимом. Ее окна начинались от выхода в космос и продолжались до самой внутренней стены. Защитные заслонки на некоторых окнах были опущены, на других подняты. За стеклом, покрытым трещинами от выстрелов, двигались огромные бронированные фигуры. Интерьеры служебных помещений были рассчитаны на людей, и темные силуэты на их фоне казались еще крупнее. Пара окон была выбита, на стенах вокруг осела гарь.
― Милонтий! — крикнул Кай своему слуге. — За мной!
― Да, префектор! — по посадочной рампе сбежал невысокий мужчина. Он был одет в униформу офицера, но без единого знака различий. Он нес на плече два лазгана, а на правой руке у него висел большой мешок с пожитками префектора.
― Легион ждет нас. Вот–вот придут приказы для Когорты. Ты идешь со мной.
― Да, префектор, ― ответил Милонтий и поспешил следом за префектом по покореженному палубному покрытию.
У открытых дверей на часах стоял одинокий легионер. Он жестом велел Каю и Милонтию зайти внутрь. За дверями оказалась лестница, ведущая вверх, на наблюдательную площадку.
Наблюдательная палуба оказалась повреждена гораздо сильнее, чем казалось снаружи. Половина люменов была разбита, полумертвое оборудование отхаркивало последние искры, а на полу лежал убитый легионер — ворот его доспеха и нагрудник был вскрыт редуктором. Его броня была густо истыкана иглами, но за потерю этого Гвардейца Ворона
