Бросаю взгляд на внутренности квартиры, вежливо прощаюсь и последний раз смотрю на руки этой женщины. Быть может, дело именно в них? Какое-то особое соединение костей, расположение нервных окончаний, структура кожи. Красивый почерк - это дар, чёрт возьми. Пропуская мальчишку с огромным мороженым, просачиваюсь на улицу и бреду к остановке.
Вокруг меня яркой карнавальной гурьбой проносились дома, изобилующие магазинчиками, салонами, забегаловками и прочими порожденьями цивилизации, а я сидел приклеенный к сиденьям автобусов и маршруток и ехал, ехал, ехал. От одного заказа к другому, из серого выложенного мелкой плиткой дома в серые грязные трущобы. За три месяца работы курьером я отлично выучил свой район и, уверен, мог бы не задумываясь найти нужный дом и подъезд. Думаю, дома тоже научились узнавать меня и принимать в свои подъездные лабиринты.
Я по-другому воспринимал музыку. То, что раньше казалось стройным и мелодичным, теперь было сборищем звуков и ритмов, совершенно непрофессиональным сборищем. Хотелось заткнуть уши, но я мог только отвернуться и вслушиваться в гул и грохот старого разваливающегося автобуса. Нужно было убедиться, что я не сплю, что эти новые звуки - не плод моего воображения, но я помнил, как, впервые очутившись в Том Поезде, повредил руку, пытаясь повернуть упрямую ручку на двери купе. Я помнил это слишком чётко, чтобы когда-либо предпринимать попытки убедиться в реальности происходящего. Поэтому я просто ждал своей остановки, стараясь заглушить навязчивую какофонию, порождённую грязным радиоприёмником.
Всё сливалось в одну грязную звуковую кляксу, которая вязко проникала в мои уши, воспринималась усталым мозгом всё хуже, будто через толстую перьевую подушку. Мозг отключался и отключал реальность. Улицы и люди больше не маячили перед глазами, ибо они закрылись, кажется, уже вечность назад. Оставались только приглушённые звуки и ощущение моей вспотевшей ладони на щеке. Кажется, я снова засыпал, укачанный дорогой.
Я стоял перед тремя лестницами. Две, уходящие на первый этаж, у самых стен по бокам, и одна посередине - вверх. Склеенные скотчем ступени - куски стекла - и никаких перил. И по этим ступеням мне нужно подняться. Что-то тянуло меня туда, на верхние этажи, оно цеплялось за воротник и рукава, подталкивало меня, просило сделать первый шаг. Нет, я так ни разу и не шагнул на первую ступень шириной всего в полшага, не смог оторвать взгляда от серо-голубой бездны стен и пола, видневшихся в широких межлестничных проёмах. Я мог просидеть в пролёте часами, измеряя шагами широкую площадку, наблюдая, как этажом ниже снуют незнакомые люди в офисной одежде. Они совсем не замечают ни меня, ни эти стеклянных ступеней, по которым так невыносимо сложно подняться. Я даже не мог спуститься к ним, потому что знал: если я спущусь, то никогда не узнаю, что же так звало меня на верхние этажи. Какая правда, какой белый кролик так тихо и настойчиво опутывали моё тело единым порывом...
-Следующая остановка "Южные мосты".
Гул переполненного автобуса девятым валом ворвался в моё сонное сознание, обрушил стеклянные лестницы и погрузил в свои звуковые волны офисных незнакомцев.
***
Мы снова разыгрываем этот дешёвый спектакль. Подъезд, обсыпанный пеплом, случайным мусором и непонятными полустёртыми надписями на голубых стенах. Старые местами обсыпавшиеся лестницы с покрытыми паутиной перилами. Смешение гладких железных дверей и обшарпанных дерматиновых полотен, заграждавших вход в пропитанные запахом нищеты квартиры. Действующие лица: я и Инна - моя истеричная нелюбовь. Резкая, шумная, острая в каждом своём взгляде или слове, она до краёв была наполнена ужасающей пустотой клубной жизни и вечеринок.
- Да что за жизнь у тебя вообще?! - я не помню, когда сорвался на крик.
- А с какой стати это волнует тебя? - она опять огрызалась, это была её манера ответа.
- Инна, господи, ты совсем не понимаешь? - я запнулся и сделал вдох. -Ты возвращаешься в чужой одежде, с чужим телефоном и новой татуировкой и даже не можешь вспомнить, где и с кем провела ночь. Неужели ты собираешься всю жизнь прожить именно так? Все эти клубы, выпивка, вечно пьяные друзья. Да ты даже имён их не помнишь!
- Это моя жизнь! Моя! И я имею полное право делать то, что хочу. И никто мне не указ! - Инна неловко взмахнула рукой и чуть не слетела с лестницы. А я даже не попытался её удержать - прикасаться к липкой от алкоголя руке не хотелось.
Она злобно посмотрела на меня, поправила полную всяким мусором сумку и отвернулась.
- Хватит, Игорь. Ты не в праве решать за меня.
- Инна..
- Иди к чёрту!
- А как же я, эй? - я развернул её к себе и почувствовал, как она с отвращением дёрнула плечами. - Ты обо мне подумала?
- Ну какой же ты эгоист, - и рванула вниз по лестнице, стуча тяжёлыми каблуками старых ботинок.
А я остался стоять, слушая, как по нижним этажам проносится и хлопает входной дверью ураган по имени Инна. Что ж, к чёрту - так к чёрту. Меня накрывало огромной беззвучной волной сладкой пустоты, которая остаётся после разрушающего шторма несостоявшихся отношений. Внезапно стало так плевать, где она проведёт эту ночь и с чьей сумочкой вернётся домой. Главное - она не вернётся ко мне. А значит, можно больше не думать, не переживать, не искать её. И чёрт с ней.
Теперь нужно позвонить друзьям - в освободившийся вечер отлично впишется уютное "Логово". Маленький бар в подвале извечно тонул в полумраке тусклых ламп и был одним из моих любимых мест этого города.
-Ты, Игорёк, не думай, я тебе не абы кого предлагаю! Алишка хороша во всех отношениях, а пирожки делает - закачаешься! Я ж от сердца буквально отрываю, - Игнат, энергично сверкая глазами, погружается в кружку с пивом и замолкает на пару секунд. - Если б не Сашка моя, я б сам давно Алинку в жёны взял.
-Да если б не Сашка, ты бы себе гарем целый развёл, знаем мы, - Костик ухмыляется, рассматривая нас сквозь стекло полупустого стакана.
-Ничего вы не понимаете! У человека половина кровати пустует, а он глумится. Гадость ты,
