Волшебница и сама не заметила, как страх и короткая, яркая ненависть к полковнику сменились страстью. Оборотень был сильнее, и теперь он забирал у нее душу, а она извивалась в его объятиях, впитывая прикосновения и жадные поцелуи, как губка воду. Одним мощным движением он отодрал от ее платья верхнюю юбку, бросил вниз. И бережно опустил Ники на нее, накрывая собой, как ночь накрывает день, а зимнее покрывало – землю. В это мгновение на всем Тикрее не было более нежных и страстных поцелуев, более крепких объятий, более всполошенного ритма сердец и сбившегося дыхания. Исчезли окружающие холод, тьма и опасности, и весь мир исчез, остались лишь два языка пламени, ласкающие друг друга во вселенской пустоте…
Спустя какое-то время Ники с трудом открыла глаза – навалившаяся истома никак не отпускала из пуховых объятий. Впрочем, в реальности объятия были жестковаты, но приятно жарки.
– Хочу пить… – пробормотала она.
Губ коснулась ладонь оборотня, и она жадно слизала с нее снег. И только после этого заглянула в его глаза и растерянно спросила:
– Почему так, Лихай? Почему я теряю голову каждый раз, хотя не собираюсь? Я не хочу любви, я ее боюсь, Пресветлая мне порукой! Не хочу, не могу любить тебя, слышишь?
Он крепче прижал ее к себе и поцеловал в лоб. Так невинно и легко, будто и не было на его коже кровавых полос, оставленных в страсти ее острыми ноготками, а на ней – начинающих багроветь следов его поцелуев и укусов. И ответил:
– Это не любовь, Ники, нет… Нам просто нельзя друг без друга. Хотя бы иногда.
* * *Весенний бал окончился утром. Вишенрог в эту ночь не спал, участвуя в ночных представлениях уличных музыкантов, танцах на городских площадях, дожидаясь традиционного праздничного фейерверка. За час до восхода солнца в небе заполыхали огненные строки, принадлежащие перу Одувана Узаморского и других известных тикрейских поэтов. Маги-иллюзионщики постарались на славу. Буквы перетекали друг в друга радужными змеями, ласурскими орнаментами, драгоценными ожерельями. В небе расцветали волшебные цветы, носились, гоняя Луну, так любимые Индари кошки. Специально для принцессы Ориданы была выведена на небосвод гигантская раковина, которую тащили два пристяжных кракена и коренной тритон, со стоящим в ней Океанским творцом, щедро раздающим зрителям воздушные поцелуи.
Под небесную какофонию в своей комнате во дворце тихо и достойно ушел в мир иной старейший повар, мастер Понси Понсил. Когда рано утром подмастерья явились как обычно, чтобы помочь ему одеться и занять «капитанский» пост в любимом кресле в углу кухни, на его губах уже застыла спокойная улыбка. Человек, терпеливо и с мужеством сносивший тяготы старости, наконец освободился от тела, полного немощи, и, ведомый Пресветлой, отправился в неизведанный путь.
Его Величеству поспать не удалось ни ночью, ни утром. Ему не удалось бы и позавтракать, если бы не невестка, которая, несмотря на усталость после бала, твердой ручкой трактирщицы задушила в зародыше разброд и шатание на кухне, вызванные печальным известием о смерти Главного королевского повара.
«Мастер Понсил не потерпел бы бардака! – сказала она. – Стыдитесь!» – и сама встала к плите, чтобы приготовить завтрак членам королевской семьи.
Пустое кресло в углу кухни этим утром стало символом бренности существования.
Его Величество завтракал в кабинете, выслушивая утренний доклад Яна Грошека и поглядывая на герцога рю Вилля. Начальник Тайной канцелярии сидел в кресле напротив с таким видом, будто съел таракана. Отпустив секретаря, король посмотрел сначала на тарелку, где лежала последняя испеченная Бруни оладья, а затем на начальника Тайной канцелярии. Рю Вилль сглотнул, но вовсе не из-за соблазнительного запаха оладий, и кисло сообщил:
– Ее Светлость рю Филонель ночью покинула дворец. Бегство удалость отследить до места, где она использовала мощный портальный свиток. Куда она отправилась – установить невозможно.
– Что еще? – невозмутимо спросил король и укусил последнюю оладью.
Рю Вилль снова сглотнул.
– Исчезли драгоценности Ее Светлости…
– Все? – уточнил Редьярд, кинув остаток оладьи в пасть сидящему рядом Стреме.
Пасть захлопнулась со звуком тюремных ворот, навсегда отсекающих свет для несчастного заключенного.
– Все, – отвел глаза герцог.
– В том числе… – подсказал неумолимый король.
– В том числе те, что были подарены вами… Из сокровищницы ласурских королей, – покаянно опустил голову начальник Тайной канцелярии.
– Вы свободны, герцог, – холодно произнес Его Величество.
Дождался, пока рю Вилль поднимется, поклонится и с видом побитой собаки скроется за дверями, а сам подошел к окну, распахнул створки.
День обещал быть прекрасным!
Он-то гадал, как безболезненно удалить Агнушу из дворца! Сокровищ короны, конечно, жаль, но он вернет их… Когда-нибудь. В конце концов, только прошлого не вернешь, а спокойствие живого короля куда дороже драгоценностей его почивших предков!
Да, прошлого – и тех, кто умер…
Резко развернувшись, Редьярд вышел из кабинета и направился в покои мастера Понсила. Гвардейцы в красных мундирах и секретарь последовали за ним.
– Ждите здесь! – приказал король свите.
Шагнул в комнату и натолкнулся на испуганный взгляд приглашенных к покойнику обмывальщиц-плакальщиц.
– Продолжайте свою работу! – кивнул Его Величество и подошел к кровати человека, который готовил еще для его отца.
Вгляделся в умершего. Вот оно, лицо будущего, которое ожидает каждого: спокойное и застывшее. Понси был королем кухни, но никакое королевство не спасет от смерти, коли той взбредет в голову явиться за тобой!
Первая после смерти отца значимая для него, Редьярда, потеря.
Первая ласточка.
Король положил ладонь на лоб умершего, прощаясь. Гладкость, твердость, холод – категории смерти, вот они, под его рукой. Он ощущает их кожей, а когда-нибудь ощутит и сердцем. Сегодня часы напрасно пробили семь утра: время отсчитывают не часы и минуты, а люди, уходящие из твоей жизни, и это самый неумолимый отсчет! И его, времени, все меньше… Может быть, пора попытаться перешагнуть границу между прошлым и настоящим, между здесь и там? Рубеж между короной и… миром?
– Ваше Величество! – страшным шепотом позвал от двери Ян Грошек.
– Прощайте, мастер и старый друг, – негромко сказал Его Величество, – да будет Пресветлая Индари милостива к вам, вы прожили хорошую жизнь!
И вышел в коридор, оставляя за спиной чужую смерть, которая никогда не бывает по-настоящему посторонней.
– Умоляю меня простить за то, что помешал! – трясущимися от волнения губами пробормотал секретарь. – В кабинете вас ждут архимагистр Никорин в сопровождении полковника Торхаша. У них срочное донесение!
* * *Гном сидел на краю крыши, свесив короткие ноги, и с непонятной гримасой разглядывал раскинувшийся внизу котлован, вырытый под фундамент нового Единого
