— Я не знаю, — отозвалась Меланья, задумчиво глядя на спокойно поднимающуюся и опускающуюся грудь Мусы. — Только рассказала, как обстоят дела. Остальное зависит только от тебя.
— От меня?! — Марсель поперхнулся, и Курьян принялся активно колошматить его по спине. — Благодарю, друг, довольно… От меня? Ты же сама только что говорила, что я ничего не понимаю в вашем мире. Нет, нет, должен быть кто-то еще. Какой-нибудь главный знахарь или ведарь, или кто там еще у вас есть. Мы ему обо всем расскажем, и он поговорит с волхвами.
— Нет никакого главного знахаря. — Женщина с раздражением схватила ученого за плечи и с силой встряхнула. — Вообще никого нет, кроме нас. Отступишь — Муса погибнет, и я вместе с ним. А там все выйдет ровно так, как сам видел. Желаешь такой судьбы своей земле? Если да, то оставайся здесь. Женишься на Марусе, может быть, сможешь увезти ее подальше от этих мест и забыть обо всем как о страшном сне.
Марсель вырвался из крепких рук знахарки и, чувствуя, что вот-вот сорвется, отошел к окну, чтобы успокоиться. Ему и раньше приходилось брать ответственность на себя, однако еще ни разу от его решения не зависело так много. Историку вдруг захотелось бросить все и бежать сломя голову, не оглядываясь и ни о чем не думая. Борясь с внезапным приступом паники, он взглянул на Мусу и впервые подумал о том, что его бывшему телохранителю, судя по всему, было не больше тридцати лет. Скорее всего, даже меньше. Сколько из них он подчинялся приказам Кирилла? Как много крови пролил? Нет, он не мог оставить его в тот момент, когда жизнь Мусы наконец начала налаживаться. Это было бы просто бесчеловечно.
— А как же ты сам? — Голос, раздавшийся в голове Марселя, прозвучал слишком четко, и он дернулся от неожиданности. — Как же Маруся, твои мечты о доме, о семье? Разве ты не заслужил всего этого?
Оглянувшись на Меланью и Курьяна, историк понял, что этот диалог происходил исключительно в его голове, и усмехнулся: похоже, волхв все еще считал его глупцом, если пытался сбить с толку подобным образом. Возможно, это и сработало бы с каким-нибудь древлянином, но он давно не верил в глас небес и поэтому мысленно послал к черту невидимого собеседника, добавив еще несколько не самых приличных эпитетов. После чего советчик замолк и больше ничем не выказывал присутствия. Подумав, что немного поторопился с такой агрессивной реакцией, Марсель попытался восстановить связь, но очень скоро понял, что это бесполезно. Странно, но именно попытка воздействовать на него изнутри окончательно убедила ученого в том, как следовало поступить.
— Вот что. — Марсель подошел к знахарке, которая присела рядом с возлюбленным. — Ты знаешь, что такое фатализм?
— Что? — не поняла женщина.
— Фатализм — это вера в неотвратимость судьбы. Так вот, я фаталист и верю в то, что оказался здесь не случайно. Не без участия Ведагора, конечно, но и он ведь — всего лишь человек, пусть и более могущественный, чем большинство из нас.
— Волхвы — не люди, — убежденно возразила Меланья.
— Вас убедили в этом… Впрочем, не суть. Я знаю точно, что Ведагор боится меня. Боится не Марселя, но Баламошку. Не знает, чего от него ждать. Иначе он не стал бы пытаться повлиять на меня через Мусу.
— Допустим, — согласилась женщина. — И что?
— А то, что вы ему не нужны: ни твой жених, ни ты сама, ни Курьян — только я.
— А чего это? — по привычке вскинулся здоровяк, но тут же, опомнившись, замолчал.
— Значит, — продолжил Марсель рассуждать вслух, — мне следует выйти в чистое поле и попытаться договориться с ним. При этом никого из вас не должно быть поблизости, иначе дело не выгорит.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — убежденно заявила Меланья. — Ты никому так не поможешь, только погибнешь зазря.
Несмотря на то что в словах женщины был смысл, историк знал, что она ошибается. Или хотел верить в это. Так или иначе, но он, рассказывая о своих приключениях, намеренно не упомянул о сосуде жизни, которым его снабдила старая жрица перед тем, как окончательно сгинуть. Он знал о том, что его сила не была безграничной, но почему-то был уверен в том, что Ведагор будет с ней считаться, хотя бы из чувства самосохранения. Марсель не знал, имел ли сам волхв отношение к артефакту, хранящемуся в нем, однако и сам его противник, судя по всему, не имел об этом ни малейшего представления. Вспомнив о том, каким растерянным выглядел старец во время их внезапной встречи, историк подумал, что тот не ожидал такого поворота. Так или иначе, но это был единственный имеющийся у него козырь, которым следовало воспользоваться, пока не стало слишком поздно.
Поэтому историк, не оставляя себе времени на сомнения, чтобы не передумать, в нескольких словах описал свои намерения и, отмахнувшись от возражений знахарки, направился к двери. Однако тут перед ним возникло новое препятствие в лице Курьяна, который до этого лишь испуганно хлопал глазами, вдруг проявил ослиное упрямство и заявил, что ни за что не отпустит друга одного. Напрасно Марсель старался урезонить его, объясняя, что тот будет мешать, — Курьян лишь махал головой в ответ. В конце концов историку надоел этот разговор, и он решил просто пройти мимо Курьяна. Не тут-то было! Встав в дверном проеме, мужик заявил, что скорее сдохнет, чем позволит Баламошке выйти. Даже Меланье не удалось переубедить упорствующего смельчака. Когда женщина попыталась оттолкнуть его в сторону, он впервые за это время так рявкнул, что она удивленно охнула и попятилась.
— Ладно, пес с тобой, дурак, — проворчал Марсель, надеясь, что по пути сможет избавиться от навязчивого помощника. — Иди, только не мешай.
— Чтобы я — да под ногами путался? — радостно воскликнул Курьян. — Я буду нем как рыба. Ты даже не заметишь, что я рядом.
Продолжая бормотать что-то о своей способности оставаться невидимым и неслышным, Курьян вышел из избы, то и дело поглядывая на Марселя на тот случай, если он решит сбежать от него. Меланья же на прощание крепко обняла историка, прижав его к груди, после
