Сионист поднялся, его глаза загорелись. Никогда я не видел в таком воодушевлении обычно спокойного, невозмутимого бродягу, как правило, очень неразговорчивого. Изменился сталкер.
– Каждый человек здесь свободен, и каждый с оружием. Никто никому не хозяин, и всякий из нас – власть, Лунь. Все вместе решаем и все делаем по справедливости наконец-то. Знаете, сталкеры, я страшную вещь сейчас вам скажу, но вы над ней подумайте как следует. Зона сейчас для всех людей – не наказание, нет. Не беда, а великое благо, друзья. И дело не в технологиях, не в анобах всяких, хотя, конечно, мы с ними в будущее быстрей побежали. Не в них дело.
Сионист выдохнул и зло, с холодным прищуром посмотрел на север.
– Я хочу сказать о том, что до Зоны не существовало в мире силы, способной вычистить дерьмо из мозгов. Всю эту плесень и гниль, кислую блевотину глянца и телеэкрана, мусор и шлак в извилинах. То, что делалось с человечеством до Зоны, было кошмарно, сталкер, кошмарно и отвратительно. То, как превращали мыслящего человека в жрущую свинью у лохани, как выжигали из душ все людское, оставляя там только жадные инстинкты животного. И все силы человечества были направлены к тому, чтобы доставить этому животному ровно столько дешевой жратвы и такого же дешевого зрелища, чтобы он никогда даже не вспоминал о своей человеческой сущности. Чтобы раб мечтал не о свободе, а еще больше жрать и дольше веселиться и ни в коем случае не думал сам и, главное, другим думать не давал. А потом в большие города пришла Зона. Не во все, к сожалению. И это был не судный день, сталкер, нет. Это наше Чистилище, шанс не стать совсем уж выродками, скотным двором. Потому что если человеческое общество добровольно придет к свиноферме, то дальше дорога ему только на бойню. А пока – пусть хотя бы здесь, в этом поселке, люди будут вооружены и свободны. Это способствует развитию в человеке множества хороших качеств, я так думаю.
– Нет, Сионист. Это вряд ли, – негромко произнесла Хип. – Я много по электричкам музыки играла на гармошке. В детстве, да, и все видела, все эти лица. Поэтому сомневаюсь, что Зоны что-то исправят в людях.
– Думаешь? – Сионист с интересом посмотрел на стажера. – Смотри… есть сейчас в мире какая-нибудь война? Хоть одна, ну, самый маленький конфликт? Я сразу скажу – нет, наверно, впервые за всю историю, Хип. Войска теперь другим заняты перед лицом общей для всех угрозы. Союзы заключаются, ага. Вон, НИИАЗ уже международным стал. По телевизору развлекалова меньше? В разы меньше, барышня. Вот на тебе одежка сейчас чьего производства? Нашего, сталкер. Нашего. И компьютер ПМК – тоже наш. Научились, когда приперло, и те, у кого есть руки с мозгами, наконец-то могут найти им действительно достойное применение. И так теперь везде. Во всем мире начали ресурсы беречь, невыгодно стало штамповать вещи-однодневки, когда их плохо покупают. На планете гадить меньше стали, так как это теперь новой Зоной чревато. Поднатужились, технологии меняют – припекло! Нет, Хип. Меняются люди и по-хорошему умнеют, когда у них отбирают плюшевый мирок и тупую уверенность. Очень полезно для головы, когда жареный петух в задницу клевать начинает. Еще немного ударов этой самой птицы, и станут в нашем обществе героями не тупые глянцевые мрази и лживые подонки в дорогих костюмах, а те, кто работает, науку двигает и людей защищает.
– Идеалист ты, бродяга. – Я взглянул на загоревшиеся глаза Сиониста. – А еще про нас что-то говорил. Фиговая та свобода, к которой принуждают, друг мой. И грош цена доброте, выбитой из-под палки. Человек не меняется, и если исчезнут Зоны, то все у нас по-старому начнется, на тех же дрожжах.
– Я реалист, Лунь. Теперь у меня по крайней мере надежда появилась, для которой уже видны основания. Я в другом мире родился, сталкер, в котором дети когда-то хотели стать учеными и космонавтами. Не все было гладко и хорошо в том мире, но там жила идея, и многие люди верили не в бабки, а в справедливость, добро и красоту. И только попробуй сказать мне, что это было плохо. Вот и надо это вернуть. Люди способны меняться, сталкер, если по-настоящему этого захотят, – весь вопрос в желании. Желает быть скотом, зверем – останется зверем. Хочет стать человеком – станет. Поэтому пусть Зоны еще побудут в качестве воспитателя.
– Не думаю, что ты прав, дружище.
– А я все-таки думаю, что прав, – усмехнулся Сионист. – Человек не меняется, как ты говоришь. Но ведь это же ты при мне бандита того рыжего из Зоны выводил, разве нет?
Так как я не нашелся с ответом, то Сионист просто хлопнул меня по плечу, еще раз улыбнулся и, поправив на плече ремень автомата, пошел к своему дому, куда как раз подъехал небольшой грузовичок и выгружались на землю маленькие картонные коробки.
А мы с Хип направились в «ТрактирЪ» к ужину, откуда уже на весь поселок пахло горячим гуляшом и свежевыпеченным хлебом. Время в компании Кири Бороды, оказавшегося очень веселым, душевным мужиком, пролетело незаметно. Ближе к полуночи Киря, отлучившись, вскоре принес нам заново собранные, «улучшенные» SCAR-L Хип и моего Хакера. Борода уверил, что все прошло в лучшем виде и теперь можно не беспокоиться относительно износа оружия в самых нагруженных местах, а все остальное, если что, он легко поправит. Я, в свою очередь, опять пообещал притащить ему подходящие артефакты, буде таковые найдутся в Зоне, и мы вышли из заведения. В голове легко шумело от усталости и малой толики, разделенной во время застольной беседы, где-то за поселком громко, с надрывом квакали лягушки, а в роще за гофрированным забором соловей вывел первую, яркую трель. Воздух был теплым, сухим, на небе высыпали редкие звезды, и мы решили немного погулять по тихим улочкам, где у потрескивающих костров стояли и сидели люди. Слышалась неясная речь, где-то тихо играла гитара, под которую, тоже негромко, несколько голосов запели смутно знакомый мотив. Хип поймала пролетающего мимо майского жука, посадила мне на рукав, хихикнула.
Домой к нам уже провели электричество – в пристройке возле прихожей был установлен институтский блок с «трещоткой», поэтому в ванной работал не только свет, но даже бойлер. В просторной душевой кабинке мы без проблем уместились вдвоем и смыли накопившуюся за день пыль, грязь и усталость. Проф уже спал в своей комнате, закрыв дверь. Я, обняв мокрую после душа Хип, не позволил
