– Не факт, что бронепоезд сможет уничтожить все наши блиндобронепоезда – они тоже могут больно кусаться. По ходу движения наше изделие может вести огонь из крупнокалиберной трофейной пушки. Один удачно попавший снаряд из такого орудия подпишет смертный приговор любому бронепоезду. Впрочем, кое в чем я с вами согласен. Если дуэль будет один на один, то шансов выиграть ее у настоящего бронепоезда больше. Но у нас-то будет пять блиндобронепоездов, и их я планирую направить на ваш участок фронта. Думаю, именно здесь будет решаться исход всей осенне-зимней кампании 1916–1917 годов. Что касается тяжелых орудий, установленных на стационарных позициях, то их огонь не так уж и эффективен по быстро перемещающейся цели. А обнаружив себя огнем, они сами станут легкой добычей кавалеристов. Не будут же германцы создавать укрепрайон возле каждой своей батареи. А если будут, то флаг им в руки – значит, даже думать о наступлении они не будут. И можно считать, что мы добились своей основной цели. Из всего, что вы перечислили, я считаю самое опасное, это если противник начнет широко применять аэропланы. Поэтому в моем корпусе каждый всадник обучался стрельбе по воздушным целям – как одиночной, так и залповой. По низко летящим целям результаты отличные. А если аэропланы начнут бомбить с большой высоты, то результаты такого бомбометания, так же как и огня из пулеметов, будут малорезультативными.
– Дай-то бог, чтобы вы были правы. И заметьте, я уже не первый раз это говорю. Кроме как надеяться на Господа нашего нам ничего не остается. Помочь дерущимся в тылу у неприятеля подразделениям мы ничем не можем. Сил нет. Как говорится, кости брошены, остается надеяться на выигрыш.
– С нашей стороны еще не все кости брошены. Надеяться на хоть какой-то выигрыш можно, когда в тылу у германцев окажется вся 9-я кавалерийская дивизия. Вот если им тоже удастся пробиться в тыл германцев, то это и будет самая большая помощь бригаде Мошнина. Успех этого прорыва очень зависит от структур вашей армии. В первую очередь от разведки.
И мы с Калединым приступили к обсуждению мер, которые должны предпринять структуры его армии, чтобы повторить прорыв довольно значительных сил в тыл германцев. Естественно, без специалистов мы не обошлись. И вскоре командарм пригласил в кабинет своего начальника штаба и уже знакомого мне полковника Масленникова. А минут через пять и начальника разведки армии. Так что обмен мнениями двух генералов, как оказать помощь бригаде Мошнина, перерос в довольно серьезное совещание. Как сказал бы мой начальник в НИИ – мозговой штурм, с конкретно поставленными задачами техническому персоналу (в нашем случае это были начальник разведки армии и полковник Масленников).
В процессе этого мозгового штурма я понял, что военные специалисты этого времени зациклены на линейном построении обороны и соответственно на преодолении вражеских оборонительных позиций. У них в голове не укладывалось, как можно оставлять у себя в тылу мощные силы противника. Мобильная война, переходящая в партизанские действия, воспринималась этими воюющими уже несколько лет профессионалами как нечто несерьезное. К сожалению, у командира 9-й кавалерийской дивизии – генерал-лейтенанта князя Бегильдеева было такое же отношение к предстоящей миссии. Не воспринимал он рейд как нечто серьезное. Вот если бы дивизии поручили штурмовать укрепленные позиции неприятеля, тогда да, он жизнь бы положил для выполнения такой важной задачи. А рейд по тылам неприятеля Константин Сергеевич считал не княжеским делом. Славы тут особой не получишь и императорский флаг над разрушенными укреплениями противника не водрузишь. Рейд по тылам неприятеля, по его словам, походил на поведение стаи шакалов – сильного противника они не трогали, а нападали только на слабого. Как я его ни убеждал, что в этом и состоит доблесть командира – найти слабое место у противника и ударить именно туда, но княжеское представление о чести мне преодолеть так и не удалось. Даже после проведенной разъяснительной работы с Бегильдеевым я продолжал опасаться, что натура князя возьмет верх, и он ввергнет дивизию в зубодробительные бои с какой-нибудь сильной германской частью. А тут еще наше импровизированное совещание тоже склонялось к проведению операции по прорыву боевых порядков германцев с привлечением XXXI армейского корпуса Особой армии.
Одним словом, все было печально и не так, как я представлял это совещание. Мне казалось, что командование 8-й армии, под впечатлением успехов бригады генерал-майора Мошнина, несколько поменяет свои представления о современной войне. Или, по крайней мере, пойдет на мои предложения по организации прорыва в тыл германцев остальных частей 9-й кавалерийской дивизии. Все-таки я инициатор прорыва в тыл неприятеля 2-й кавалерийской бригады. И соответственно к моим идеям, принесшим успех, нужно прислушиваться. А прислушивались собравшиеся на совещание зубры Первой мировой войны только к перечислению сил, которыми обладали прибывающие в 8-ю армию части 9-й кавалерийской дивизии. И мысли, даже у начальника разведки 8-й армии, были заточены на вопрос проведения контратак на вклинившиеся в оборону их армии германские части. Моего интеллекта и знаний не хватало, чтобы убедить собравшихся действовать не традиционно, а неожиданно для германцев. Примерно так же, как генерал-майор Мошнин. Но старые вояки считали его прорыв невероятной удачей и рисковать не хотели. Хотя непонятно, в чем тут был риск? Действовать-то будет пришлая дивизия, а собственные армейские подразделения участвовать будут только на начальном этапе – контратакуя противника. Все мои предложения забалтывались какими-то военными терминами. Пришлось применить тяжелую артиллерию. А именно напомнив, что идея рейдов по тылам противника принадлежит самому Брусилову. И соответственно это не я придумал, не штурмовать, а обтекать узлы обороны противника. Как считает командующий фронта, нужно, не ввязываясь в длительные бои, проткнуть линию обороны германцев и оказаться у них глубоко в тылу. Там и начинать действовать партизанскими методами. Введение в споры такой фигуры, как Брусилов, оказалось верным решением. Разговор сразу повернул в нужную мне сторону, и начали вырисовываться необходимые решения.
А еще я, пришибленный множеством незнакомых военных терминов, решил показать, что тоже не лыком шит. А доказать это я мог только на одном-единственном примере. На хорошо запомнившейся мне беседе с начальником штаба дивизиона, в котором я был сержантом. Не помню уже по какой причине, я оказался рядом со штабом дивизиона. А там прохаживался начальник штаба дивизиона капитан Пименов. Он готовился поступать в академию Генштаба и, прогуливаясь рядом со штабом, проветривал свои мозги, перегруженные информацией, полученной от прочтения трудов военных теоретиков. Наверное, ему захотелось еще кому-нибудь загрузить мозг этой информацией, а тут на свою беду мимо капитана проходил я. Вот и стал жертвой тянущегося к
