На этом всё заканчивалось. Я не знала, кто показывает мне этот сон. Не знала, зачем это делается, и не понимала, кто же действующие лица и чего они хотят. А ещё было мерзко, потому что прошлый сон походил на жёсткий триллер с неожиданной концовкой, а этот попахивал экзистенциальной драмой. Знакомой до боли бытовухой, которую каждый видел в жизни, пусть даже и старался отвернуться в другую сторону, чтобы не замечать происходящего за стенкой.
Даже от воспоминаний становилось тошно.
Почему я это увидела? Потому что поссорилась с Вельгорской? Потому что предала себя и повела как жертва домашних тиранов? Потому что работа на полную ставку это не моё?
День прошёл как в тумане. Я его почти не запомнила. Ночью промучилась бессонницей, ворочаясь на кровати. Хорошо, что начались выходные, а то пришлось бы отпрашиваться с работы – трясло только от мысли неожиданно встретить Вельгорскую.
В субботу я прогулялась в кафе. Затем сходила на каток. Под вечер забралась в бар, весь вечер слушала музыку и смотрела на веселящихся людей. Хотелось, чтобы вокруг царили яркие эмоции, а не серая тоска безнадёги.
Воскресенье провела дома. В конце концов, пора свадеб уже вот-вот начинается, а у меня и заказов-то толком нет. Как итог – до поздней ночи продумывала, какую концепцию в этот раз предложить и как бы так определиться с ценой – чтобы не сильно дорого, но и не продешевить.
Ничего не помогло. В понедельник утром я проснулась такой же разбитой и подавленной.
* * *Я бежала к свободе. Сжимала в одной руке камеру, а в другой сумку и самым натуральнейшим образом мчалась по городу. Словно следом гонится убийца или даже стая убийц. Останови меня какой-нибудь прохожий, я бы первым делом закричала, а вторым постаралась бы врезать ему и убежать. И не стала бы разбираться: хотел он помочь или что-то другое.
Вот уже неделю меня преследовал ужасный флёр сна. Он тянулся невидимой дымкой и никак не хотел отпускать, где бы я ни оказывалась – в толпе, одна наедине с собой, в тишине природы или шуме мегаполиса.
Еда казалась безвкусной, краски – блёклыми, а запахи – отвратительными. Попеременно то тошнило, то сдавливало грудь, а то сердце начинало бить в барабан. И когда это состояние достигло того предела, что я всерьёз начала рассматривать идею обратиться в больницу – может, даже психиатрическую, – наконец-то отпустило.
Это походило на сильный удар – перед глазами всё плывёт, ты не понимаешь, что происходит. Однако после мир проясняется, и ты с удивлением обнаруживаешь, что ничего страшного не произошло. Ты жив, у тебя есть работа, где-то далеко – но в пределах одного дня пути – есть семья и люди, которым ты небезразлична. Крыша над головой, интересные увлечения и целый мир перед глазами – всё это настоящее и никуда не собирается деваться. И взамен депрессивному скованному состоянию вдруг приходит неимоверная радость. Кажется, что живой человек не может настолько быть счастливым, но у тебя получается. А ведь всего ничего понадобилось – вернуть то, что отняли. Возможность жить и радоваться.
А ещё я обнаружила, что наступила весна. Повсюду журчали ручьи тающего снега. На деревьях полным-полно почек и некоторые, казалось, вот-вот готовы распуститься. Солнце светило холодно, но ярко.
И тогда я пошла снимать историю весны. Без вспышки и фильтров – только то, что происходит на самом деле. В том настроении всё открывалось с новой стороны.
Ледоход на реке и люди, бросающие на него мимолётные взгляды.
Птицы пьют воду из лужи, усевшись идеальным кругом.
Дети в резиновых сапогах, и штурм тающей ледяной горки.
Облака, прикрывающие наготу солнца.
Старинная церковь на фоне чадящих заводских труб.
Если бы я могла, то расцеловала бы весь мир просто за то, что он есть. Бездонный и необъятный, готовый открыть для тебя все тайны, если ты пообещаешь, что будешь внимательно смотреть и не задавать лишних вопросов, которые могут спугнуть волшебство.
Эйфория продолжалась дня три, а потом сгинула. Будто поняла, что ошиблась адресом.
Люди вокруг
Погода испортилась, завернув город на несколько дней в сумрачные облака и пронизывающий холодный ветер. Маятник настроения качнулся в обратную сторону, и меня захватила хандра.
Не хотелось бежать или страдать. Просто ни с того ни с сего я начинала плакать. Слёзы текли ровно, сами собой. Никаких всхлипов или эмоций. Только тоска, горечь и чувство безысходности.
Эти три товарища сопровождали меня несколько дней. Не давали нормально есть и работать. Стоило больших трудов заставить себя делать хоть что-нибудь. Я постоянно застывала в одной позе и не видела перед собой ничего. Время проносилось почти осязаемо, всё ускоряясь и ускоряясь, пока я не выдёргивала себя из оцепенения, обнаружив, к примеру, что простояла с протянутой к принтеру рукой около получаса.
В один из таких моментов зашла Евгения. Она считалась секретарём Ивана Александровича, хотя числилась техником. Но, как позже выяснилось, была той самой девочкой, которая умеет всё организовывать самым наилучшим образом. Вот и меня организовала. Оценила ситуацию в пару секунд и сказала:
– Я собираюсь разобрать архив. Пойдём, поможешь.
И мы пошли таскать тяжёлые папки с пыльными бумагами. Евгения непостижимым для меня образом определяла, что стоит оставить, а что следует немедленно скормить шредеру. Затем мы переклеивали на папку корешок, делали пометку в номенклатуре и переходили к следующему шкафу. До конца рабочего дня успели разобрать едва ли четверть архива, но я уже так втянулась, что отложила бумаги в сторону с неподдельным сожалением.
Монотонная простая работа успокаивала, а присутствие Евгении каким-то образом стабилизировало мир, словно бы она и его умела организовывать самым лучшим образом.
– Не бери Вельгорскую в голову. Просто одинокая женщина с дурацким характером. Наверное, когда-то ей не повезло в жизни, но это не повод так из-за неё убиваться, – сказала Евгения, закрывая архив. А потом вдруг прищурилась: – Слушай, ты, часом, в маджонг не играешь?
– Смотря по каким правилам, – осторожно ответила я, надеясь, что подразумевается не компьютерная забава по принципу «найди пару», а действительно то, о чём я думаю.
– Не важно, – она махнула рукой. – Главное – понимать сам принцип. Панг от конга отличишь?
– Конечно, – я улыбнулась впервые за сегодняшний день. – И даже, если поднапрягусь, вспомню все необходимые кости, чтобы четыре наслаждения вошли в мою дверь.
– Тогда у тебя сегодня и вечер занят. Пошли. У нас один человек заболел.
И я действительно с ней пошла. Потому что рядом с Евгенией всё казалось простым и понятным. И никаких кошмаров с экзистенциальными проблемами.
Может, она на меня повлияла, а может, я просто устала уже от переживаний, но до конца
