Сбившись еще теснее, спрятав церковника в треугольник из наших спин, встретили сталью беснующуюся толпу. Разить их было нетрудно. Обезумевшие в прямом смысле слова люди больше мешали друг другу, чем создавали угрозу нам. Я поднимал и опускал саблю, как мясник, это была самая настоящая бойня; и чужой напор не ослабел до последнего нападавшего. С полсотни их, наверное, было, и в тех взорах, что удалось зацепить, не отыскалось ничего людского. Только звериное неистовство — Низверженный натравил слуг своих.
— Что теперь? — дрогнувшим голосом спросила Лилит.
— Идем дальше, — ответил я. — Перстень близко.
Алиса и я направились к самым большим дверным створкам. Следом шли Велдон и его дочь. Церковник все по-стариковски вызнавал, не ранена ли она, а Лилит уверяла, что цела. Детский у нее все еще голос.
— Скорее! — торопил я спутников; неведомая сила гнала меня вперед.
Коридоры и залы, такие же тускло освещенные, пустые и нарочито скромно обставленные, как и холл. Холодный, чужой и враждебный дворец. Нам вновь не раз пытались преградить дорогу, в одиночку и небольшими группками, и почти все нападавшие были слугами, вооруженные кто чем, но только не оружием. Лишенные разума. Чужая воля двигала несчастными, которых мы, не задумываясь, убивали. Чтобы не быть убитыми самим.
— Здесь! — Я вышиб ногой дверь.
Мы ворвались в торжественный зал. Огромный, прямоугольной формы, вытянутый меж двух стен с высокими, под потолок, окнами из мозаичного цветного стекла. В центре каждого узора был изображен Ишмаэль, это несомненно он — и лик его сиял настоящим ослепительным белым свечением, заменявшим фонари, отчего в зале было довольно светло. Возвратившийся бог на этих витражах карал врагов либо низвергал чудовищ.
Свод зала удерживался четырехгранными резными колоннами, стоявшими друг против друга двумя рядами. Каждый ряд отступал от стен на пару десятков шагов. Колонны стояли напротив центра межоконных промежутков: так, что исходящее от мозаик свечение беспрепятственно падало в свободное от каких-либо предметов интерьера центральное пространство, выложенное квадратной плиткой. В дальней от нас части просторного зала высилась семиступенчатая пирамида, живо напомнившая подземное святилище Низверженного. Возвышение из темного мрамора венчал золотой трон.
И пустота. Тишина.
— Зал избранных, — произнесла Алиса.
Мы вошли в него через неприметную дверь в полутемном углу, скорее всего предназначенную для слуг. Все смотрели на золотой трон: где-то в него был вставлен перстень Бога Сына. Я чувствовал это, и остальные — два кинжала сиятельных и Велдон, позвавший память орденского чернокнижника, кажется, тоже, а может, просто знали.
— Гард, — негромко позвал святой отец, — ты обещал доставить перстень Бога Сына в Тиму.
Я мрачно посмотрел на инквизитора.
— Помнишь тот разговор, когда я открылся тебе? — возвысил голос Томас Велдон. — Рассказал о своем прошлом!
По-прежнему я молчал, хотя конечно же не забыл беседу за мгновения до того, как явилась тень в облике Алисы Кайлер и сообщила, что орки Нурогга вот-вот схватят нас. Я говорил, что непременно отдам перстень Велдону, и собирался это сделать. Лишь бы втереться в доверие: дабы использовать помощь тайного братства, противостоящего Низверженному, и отомстить за Старика, вырвать из пут возвратившегося бога мою любимую.
— Обстоятельства изменились, — произнес я.
Ныне должно уничтожить реликвию. Клятва древним богам была настоящей; и что же, нарушить ее? Нет, увольте, я и так преступил через многое.
— Ты поклялся! — заскрежетал зубами Велдон. Его левый глаз воспылал инквизиторским огнем.
— Было дело, — со злой иронией произнес я, — да клятвы больше нет! Нет частицы святого Креста!
— Какой же я глупец, — прошипел святой отец, — доверился тебе… Но не позволю! Слышишь меня? Прокляну тебя!
Левое око церковника пламенело. Проклятие Матери Церкви страшно, когда накладывается ее истовыми служителями. Редко такое случается, как нечасты подлинные слуги святой веры, да и папы неоднократно осуждали церковные проклятия, порой запрещая их. Однако Томас Велдон и есть одно из тех редких исключений: верует он по-настоящему и его ненависть ко мне сейчас была искреннней. Кровь и песок! Плевать на нее!
— Что мне после всего содеянного еще одно проклятие? — с насмешкой произнес я.
Кажется, он побледнел. Столь велико было бешенство Велдона, что заметно, как отхлынула кровь от окрашенного охрой лица церковника. Но время тает, тратится на этот бессмысленный разговор.
— Алиса, помоги мне. Посматривай, чтоб никто не помешал.
Тень кивнула. Поняла, что именно было вложено в сказанное. Смотри за инквизитором и Лилит, чтобы не учудили. Я же, более не растрачивая попусту драгоценные минуты, направился быстрым шагом к золотому трону. Тени ступали в трех шагах позади, за ними — Велдон. Так и прожжет сейчас своим ненавидящим взором. Хвала всем богам, о которых прознал в последние дни, что магии в нем ни на грош. Представляю, сколь много хлопот он бы доставил, сохранив силу.
Но вот и перстень Бога Сына! Уже могу разглядеть его. Вставлен в изголовье трона. Золотое кольцо с большим красным рубином. Как сказано в Священном Писании, от капли крови Его!
— Чего ты хочешь от перстня? — снова Велдон. — Позволь я заберу его с собой!
— Нет…
За пределами дворца, где продолжалась магическая битва, грохнуло; задребезжали витражные окна. Тот бой уже на исходе, я чувствовал это. Предвестники скоро отступят, а возвратившийся бог отнюдь не повержен.
Промедление смерти подобно! И церковник все путается под ногами!
— Святой отец! — Обернувшись, обнаружил, что инквизитор обогнал теней и стоит всего в одном шаге. — Я скажу слова, которые уничтожат реликвию. Нельзя забирать перстень! Иначе и вы, и ваша дочь погибнете вместе с этим треклятым кольцом!
— Святотатец!
— Поменьше слов, Велдон! — вконец обозлился я и перешел на просторечье. — Попробуй лучше сыскать в себе хоть крохи магии и потянись за силой реликвии. Да придумай, как убраться из Сарн Адаба!
Кровь и песок! Сам не ведаю, как исчезнуть из Черного замка без прикрытия магии. Проклятье! Хоть бы и святой магии! Но мало того что отец Томас выжег себя, так еще и в подвижника веры вздумал играть… С трудом сдерживаюсь, чтоб не превратить его в мученика.
— Не ведаешь, что творишь, Гард! — Левое око инквизитора все
