Яд и применили. Точнее, попробовали.
Но Юрий, понимая опасность отравления и зная, что этим на Руси в будущем станут баловаться очень активно, предпринял ряд мер.
Для начала он ввел жесткий контроль за всей кухонной братией. Убрал оттуда всех, кто даже в теории мог быть ненадежен. В первую очередь это касалось всех полоняников, выполнявших грязную работу: уборка, чистка котлов и так далее. Эти просто из чувства мести могут потраву учинить, стоит только их немного к тому подтолкнуть и снабдить всем необходимым.
Удалил и семейных. Ибо, взяв в заложники семью, можно много к чему принудить объект разработки, ведь семья дороже, чем какой-то там князь, князей много, а семья одна.
А оставшихся работников кухни КСБ – княжеская служба безопасности – то и дело проверяла на вшивость. С ними, в отличие от увечных дружинников, можно было не церемониться, а значит, устраивать полноценные проверки.
Так, агенты предлагали то одному работнику, то другому немалые деньги, чтобы князь откушал порцию «биологически активной добавки». Естественно, не под видом яда, а нечто безопасное, а то и полезное…
Поначалу идиотов хватало.
Ну как не уважить какую-нибудь боярышню-красу, что поперек себя шире, так сильно влюбившуюся в князя, что хочет стать его наложницей? Обычное дело для тех времен. Да вот беда, не смотрит милый князюшка в ее сторону, только лишь со своей рыжей ведьмой милуется. Так ты, добрый молодец, подсыпь ему в кубок с вином вот этого порошочка – приворотного зелья, сделай милость, а за это гривну золотом получишь, а пока задаток серебром возьми…
Как известно, Бог любит троицу. Троих таких идиотов, которых сами же и подтолкнули к измене, простили, то есть высекли, конечно, до полусмерти, но простили и выгнали с княжеского двора.
Не помогло. Не пошло им впрок великокняжеское человеколюбие.
Четвертого казнили в присутствии всех челядинов. Просто повесили, да так, чтобы подергался в петле да обделался по полной. И популярно, в который раз, объяснили, за что, и растолковали, как надо поступать в подобных случаях. А именно – потраву брать, давателя крепко запомнить и бежать со всех ног сообщать куда следует.
Это наконец дало результат. До всех, даже самых тупых, окончательно дошло, что шутки кончились, больше за попытку потравы князя от него христианской милости ждать не следует. Лимит добродетели исчерпан.
Теперь обо всех случаях подхода с подобным предложением работники кухни спешили доложить в КСБ.
Вот один такой служка прибежал и доложил дворянину Глебу Борисовичу, одному из тех самых увечных воев, что пошли на службу еще княжичу, ставшему курировать безопасность «Юрьевского скита», что-де ему вручили склянку с любовными каплями, за что заплатили две гривны. Точнее, пока одну, вторую обещали после того, как все сделает.
Половину суммы, кстати, отдавали счастливчикам, коих подрядили на дело, кто при этом доложил о попытке вербовки.
Тех, кого пытались завербовать, и они, взяв задаток, не собирались ни выполнять заказ, ни сообщать о нем, чтобы все деньги оставить себе, тоже выгоняли, а средства, естественно, изымались.
Глава КСБ тут же сделал стойку, ибо никаких проверочных мероприятий не проводилось, а значит, кто-то реально хочет добраться до господина!
Владимир поставили на уши, ближняя дружина, специально набранная, этакая группа «Альфа», и приданная КСБ принялась искать заказчика и нашли. Не так уж и велик город, осведомителей полно. Тот остался проконтролировать потраву и зачистить свидетеля-отравителя, когда придет за второй частью гонорара.
Расколоть заказчика, да еще на дыбе, не составило труда, и он запел. Радовало то, что по нынешним никаких особо хитроумных многоходовок не делал, а потому «ниточка», ведущая от заказчика к исполнителю, была крепкой и толстой, ну чисто канат.
Юрий не упустил возможность положить еще одну гирьку, что репутационно топило Константина, для чего пойманного татя выставили на площадь, и тот каялся народу в своих грехах.
Понятно, что Константин всячески открещивался от попытки отравления брата, говорил, что это навет, но ему уже мало кто верил, общая репутация оказалась сильно подмочена. Настолько, что от ростовского удела начали откалываться первые городки и веси.
3
Понимая, что противостояние с братом затягивается, и сколько это продлится, одному лишь богу известно, Юрий, призвав епископа Иоанна, обратился к нему с просьбой:
– Владыко, следы попытки моего отравления тянутся в Ростов, при этом есть все основания подозревать, что это происки кого-то из духовных лиц, что особенно близок к Константину. Тебе ли не знать гнилую породу греков и их пристрастие к подобным мутным делишкам.
– Чего ты хочешь, сын мой?
– Того же, что ты сделал для Мурома двадцать пять лет назад.
А двадцать пять лет назад в тысяча сто девяносто восьмом году епископ Иоанн выделил муромскую епархию из ростовской. Так что ему это было не впервой.
– Как раз ваш протеже поднимется по иерархической лестнице и из игумена станет епископом владимирским, что при других раскладах, тем более, после вашего отхода от дел, ему не светит. А от этого уже один шаг до патриаршества.
– Знаешь, чем зацепить, – покачал головой епископ, не то одобряюще, не то осуждающе, и после длинной паузы добавил: – Что ж, я выполню твою просьбу, сын мой, и обособлю Владимир от Ростова.
– Благодарю, Владыко.
Епископ Иоанн выполнил данное обещание, и уже к началу лета во Владимире появился собственный епископ Симон.
Иоанн же по старости уже не мог исполнять свои духовные обязанности и отошел от дел, приняв схиму в Боголюбовом Рождество-Богородицком монастыре, а спустя год скончался.
Этим шагом обособления Юрий одним выстрелом убил двух зайцев.
Во-первых, уничтожил зависимость Владимира от ростовской епархии, что позволило выгнать всех священников, стоявших за Константина и смущавших паству провокационными проповедями.
Во-вторых, этим шагом он сделал обязанным себе новоявленного епископа Симона, а значит, обеспечивал себе поддержку со стороны церкви в его мирских делах.
Так Агафья, по подсказкам своего мужа, проводя опыты с коровьей оспой и вакцинацией ею людей (подневольных добровольцев из всяких отловленных по лесам татей), добилась первых положительных результатов.
Проблема заключалась в том, что церковь считала всякие болезни гневом господним – наказанием за грехи и недостаточное усердие в вере. И вот, по сути, от одного наказания божьего можно уклониться! Грех и ересь!!!
По этому поводу состоялась непростая беседа великого князя с новым епископом.
– Владыко, если всякая болезнь – кара божья, то и зубная боль посылается нам в наказание. Так?
– Да… – вынужден был признать епископ Симон, уже понимая, что его заводят в логическую ловушку, из которой ему не вырваться, не похерив тем самым главный постулат, и видно, что именно этого зачем-то добивается великий
