Джилл приблизилась к останкам сарая, почему-то стыдясь бросающихся в глаза следов, которые она оставляла на тонком покрывале снега. Обломки стены тоже покрывали граффити. Детектив разглядела тексты песен, примитивные картинки, грязные ругательства и даже разные символы, но ничего, что оставил бы Деннис Робиан. Это было дело рук тинэйджеров, которые приходили в местный дом с привидениями, чтобы пить пиво и рассказывать страшилки о психе, убившем своего сына. И точно, вокруг валялось несколько пустых пивных бутылок.
Ледяной ветер сдул волосы с ее глаз. Райерсон вздрогнула. Несмотря на кроличью лапку на цепочке ключей, она не была суеверной. И все же, стоя здесь, во дворе, она почувствовала, как холодные щупальца тревоги тянутся вверх по позвоночнику. Внезапно Джилл захотелось обратно домой, в постель. Она вернулась к фасаду дома. Пожилая женщина по-прежнему наблюдала за ней с противоположной стороны улицы – единственный сосед в поле зрения.
– Здравствуйте, – с улыбкой произнесла Райерсон, пересекая мостовую и поднимаясь по сланцевым ступеням, которые вели к участку женщины. – Меня зовут Джилл Райерсон, – она показала свой значок. – Я пытаюсь найти нынешний адрес Гвендолин Робиан.
– У нее какие-то неприятности? – спросила старушка.
Ее волосы, накрученные на бигуди, прятались под сеточкой для волос, а из-под пальто торчал халат в цветочек. Ноги в чулках были обуты в потрепанные тапочки.
– Нет, мэм. У меня кое-какая информация для нее, а я никак не могу с ней связаться, – Джилл бросила взгляд на разваливающийся дом через дорогу и придала своему лицу неодобрительное выражение. – Полагаю, здесь у меня мало шансов.
– Она уехала вскоре после того, как это случилось, – отозвалась женщина.
– Вы жили здесь тогда? Когда все произошло.
– Я тут всю жизнь прожила. Выросла в этом доме.
– А у вас есть новый адрес миссис Робиан?
– Это дети сделали, – сказала старуха. Она проследила за взглядом Райерсон и все еще продолжала смотреть на дом напротив. – Испортили частную собственность, я имею в виду.
– Просто ужасно.
– Начали еще до того, как бедняжка съехала.
– Неужели? – Джилл не слишком удивилась, скучающим подросткам не свойственно чувство сострадания.
– Скоро будет Хэллоуин, и они снова начнут устраивать свои полуночные вечеринки, – продолжала женщина. – Я все звоню в полицию, а никто проблему не решает.
– Как мы можем ее решить? – спросила Райерсон.
– Снесите этот дом, – ответила женщина, ее глаза – неприветливо-серые – сфокусировались на Джилл, молочно-белая пленка катаракты закрывала левый глаз. – Сравняйте его с землей. Это мерзость.
Райерсон могла лишь кивнуть.
Приезжать сюда было бессмысленно.
– Она уехала к брату, – сказала старуха.
– Да?
– У меня в доме записан адрес. Одну минуту.
Она развернулась и исчезла за мутным стеклом наружной двери. Пара глаз смотрела на Райерсон из-за стекла – черная кошка с кривым красным бантом на шее. Когда Джилл уставилась на нее, из мрака возникла вторая пара глаз и присоединилась к черной кошке. Этот кот был трехцветным. Они оба таращились на женщину через дверь. Следы лап штамповали стекло. Старуха вернулась, сжимая в артритной руке сложенный листок бумаги.
– Прошло почти десять лет. Не уверена, что она еще там. Мы обменивались рождественскими открытками, но несколько лет назад все прекратилось. Она сошла с ума, как вы, наверное, догадываетесь.
Райерсон взяла листок и положила в карман.
– Да, могу себе представить, – произнесла она и в последний раз взглянула на дом Робианов. – Я позвоню, посмотрим, может, кто-нибудь сумеет приехать и поставить знак «Посторонним вход запрещен». Если это поможет. И, возможно, кто-то сделает пару объездов в ночь на Хэллоуин.
– Дети все равно придут. Так всегда бывает. Некоторые из тех, кто постарше, помнят, как все это произошло. Их семьи знали Робианов. Это стало сказкой про одержимость дьяволом. Знаете, они рассказывают о нем страшилки. И не только дети – иногда об этом и в городе болтают. Но я жила здесь и видела, как он менялся. Милый ребенок, который перешел на темную сторону.
Райерсон нахмурилась:
– Вы говорите о Деннисе Робиане? Об отце?
– Нет, мэм, – ответила старуха, – я говорю о мальчике.
Детектив посмотрела вниз и увидела, что за стеклом появилась третья пара глаз – коричневый табби потягивался рядом с другими кошками. Он зевнул, словно лев, а затем уставился на нее с невозмутимым спокойствием.
– Не понимаю, – сказала Райерсон. – А что с мальчиком?
Старуха обхватила себя руками и задрожала.
– Это не то, о чем нам стоит разговаривать.
– Так дети рассказывают страшные истории о сыне? Не об отце?
– Не стоит нам это обсуждать, – повторила старуха, открыла дверь и вошла в дом, кошки под ее ногами не шелохнулись. – Хорошего дня, мисс Райерсон. Счастливого пути.
Наружная дверь закрылась, а за ней тяжело захлопнулась внутренняя – деревянная. Райерсон услышала, как повернулся замок. В окошке рядом с дверью отодвинулась легкая занавеска, и за стеклом появились три пары кошачьих глаз, глядевшие так, словно обвиняли Джилл в каком-то ужасном преступлении.
Уезжая из Чена-Хиллс, Райерсон чувствовала себя так, словно бежала от чего-то неназываемого.
28
Дневной свет хлынул артериальным кровотечением. Пол проснулся словно от пинка, его глаза широко распахнулись. Он был разбит, тело казалось скованным. Он вспотел под меховым одеялом, хотя подумал, что ночью жар у него, возможно, спал. И все-таки из носа текло, как из решета, а головная боль никуда не делась, хотя и ослабла, затаилась в задних рядах театра его черепа. Все тело саднило от синяков и ушибов. Но, по крайней мере, он смог сесть на кровати, и ему не казалось при этом, что планета пытается сбросить его в космос.
В хижине он был один. Огонь в пузатой печке сделался тускло-орнжевым, но яркие, словно расплавленное серебро, полосы дневного света пробивались между деревянными рейками противоположной стены.
Пол сосчитал про себя до десяти и сел на покрытых поролоном ящиках. Его ноги дрожали, и было ощущение, что колени могут отказать. Хуже всего было со ступнями. Они казались неуклюжими, тяжеловесными кирпичами, запеленатыми в шкуры, которые были привязаны к лодыжкам длинными кожаными тесемками. Левая ступня особенно болела, когда он надавливал на нее. Пол не мог сказать наверняка, хорошо это или плохо. По крайней мере хоть какая-то чувствительность сохранилась.
Пока он спал, к его импровизированной кровати подкатили чурбак. На нем стоял помятый чайник и жестяная кружка. Пол наполнил кружку водой, выпил ее в два жадных глотка, затем снова наполнил и повторил. Он встал и потянулся, чувствуя напряжение суставов и сухожилий, которое опускалось вниз по ногам. Как далеко он вчера забрел в лесу? Потом он сообразил, что это случилось не вчера, а две или
