– Опять двадцать пять, – явно расстроился Скородед, – и чего? Хватит ныть-то. Ты, вообще, кто?
– Фельдшер. Нина я.
– Очн хршо! – обрадовался Скородед и качнулся так сильно, что Хаунду пришлось его поддерживать. – Фершл нам нужн. Моррррзв помер.
– Чейт с ним? – удивилась фельдшер Нина. – Крепкий ж мужк…
Хаунд прислушался сам к себе. Где-то глубоко внутри вовсю звенели приятные колокольчики и расцветала не иначе как сирень. Скородед вдруг на глазах превратился в настоящего красноармейца, в буденновке с синей звездой и лихими усами, а на голове Нины сам собой вырос кокошник.
– Ну-у-у… эт не бурбон.
– Я пнла… – протянула Нина. – А чта?
– Хрень какая-то, – Хаунд помахал рукой перед глазами, наблюдая, как та размывается, двигаясь медленно-медленно, – на мухоморах, не иначе.
Скородед спал. Самым обычным образом лежал прямо на дохлом жеребце и спал. Фельдшер Нина, посапывая, присоединилась к нему.
Хаунд, рассматривая собственные пальцы левой руки, любовался огоньками, перекатывающимися по ним зеленовато-салатовыми брызгами. На душе снова стало неспокойно, но ему это все казалось неважным.
– Етическая ты сила… – рядом цокнули копыта. – Что с ними?
Атилла, неожиданно оседлавшая не коня, а единорога и нарядившаяся в розовое платье с оборками, тревожно рассматривала своего отрубившегося бойца с новым союзником, пускавшим слюни и идиотски улыбающимся. На тетку, замотанную как мумия, внимания она не обратила.
– Оставь мужиков без присмотра на час, обязательно нажрутся, – сплюнула атаманша, – врача сюда.
Дорога ярости 9
Спарка, явно оборудованная хитрым механическим отсекателем залпов, не дающим разнести в клочья носовой винт автожира, полыхнула выстрелами. Зуб чуть не присел, вполне явно опасаясь за свою жизнь. Калибр там семь шестьдесят два, два пулеметных ствола били слаженно, зацепят, поминай как звали.
Но стрелок-механ-грузчик, к огромной радости Зуба, и не думал исправляться. Пули шли куда угодно вокруг, кроме самой цели. Одна, правда, злобно вжикнув, прошлась почти по макушке. Зуб сплюнул, вскидывая штуцер и прицеливаясь. Попасть нужно точно, иначе потом все начнется сначала: петля, заход, стрельба и все такое. Горючки крылатым падлам явно хватало.
Главное при выстреле что? Главного тут есть очень многое. Дыхание, руки, стойка, оружие, тренировка и все такое. До Войны, говаривал Кулибин, стрельба входила в олимпийские виды спорта. Люди годами учились хорошо стрелять. После Войны хороших стрелков оказалось не особо много. Сейчас, спустя почти четверть века, стрелять приходилось хорошо. Патронов все чаще не хватало.
Это не учебные выстрелы, это сраный бой. Тут работают рефлексы, если было кому их вбить. Зубу повезло, последние полгода в него вбивал науку волосатый огромный хрен по имени Хаунд. Пригодились и наука, и сожженные дорогие патроны, отрабатываемые тучей мелких поручений.
Ему нужно пробить двигатель и, желательно, попасть в бак. Вряд ли те не защищены, но у них нет дико вращающегося винта. Одна пуля его не повредит, а вот винт ее легко отбросит в сторону. Ну…
Две секунды, всего-навсего. Прицелиться, замереть, выдохнуть, выбрать спуск.
Штуцер грохнул, толкая в плечо. Автожир фыркнул, вздрогнул пришпоренной лошадью. Выбросил дым и немного искр, скрежетнул, чихнул, взвыл основным винтом.
Зуб, закрепляя успех, стрелял. Всаживал пулю за пулей – в брюхо, пролетевшее над головой, в хвост, в бок, еще, пытаясь добить. Автожир кашлял, чихал, но справлялся, пусть и покачиваясь как пьяный. И уходил вправо, оттягиваясь в сторону Курумоча и даже пытаясь набрать скорость. Назад, за такой вроде легкой добычей, людей в нем не тянуло.
Он даже вскинул руку им вслед, выставил средний палец и…
– В рот твое коромысло!
Тот самый лед. То самое тонкое и крепко застывшее масло, чуть не выбросившее его с трассы. Откуда оно взялось? Да вон оттуда.
Дебил ты, братец, списал удирающих летунов на свой счет, ага, держи карман шире. Думать надо головой, а не только жрать в нее и биться о приборную доску и логично рассуждать, да быстрее, прикидывая все возможные опасности. Прямо как сейчас.
Лед осенью сам по себе не возьмется. Природа все больше проявляла свою милость к выжившим остаткам людишек, но порой спуску не давала. Даже хуже, если уж честно. Раз неоткуда взяться на трассе гладкой и скользкой блестящей доске от холмов и вниз, так смотри лучше.
Аномалии. Паскудные дрянные остатки Беды, не желавшие уходить порой даже сильнее, чем мутировавшие твари. Возникающие из пустоты, прячущиеся в укромных и не только углах, убивающие дико, страшно, непонятно.
Синее и голубое переливалось в той стороне, куда ему было нужно. Переливалось еще не очень сильно, хотя и имеющегося заряда хватило на сотворенное убойное чудо по дороге. И Зуб уже прекрасно понял главное.
Удрать он может только в сторону города. Но там, у башни, ему точно обрадуются до той степени, когда машину и его самого превратят в решето из всех стволов.
А еще, что вполне ожидаемо, фиг выйдет обогнать надвигающуюся хреновину. Мир вокруг себя стылый ультрамарин превращал в ледяной ад за доли секунды. Зуб о таком слышал, потому и узнал.
Морозники. Зимние Очи. Синяя смерть. В эпицентре, крутящемся в паре километров от него и машины, все уже превратилось в ледяные статуи с травяно-лиственными орнаментами. Эдакий парк замерзшей жизни посреди испуганно удравшей осени.
И ему… И ему надо срочно что-то придумать. Хотя – Зуб уже знал, что именно. Нечего стоять просто так, иначе звенеть ему не только застуженными в жесть бубенцами, а сосульками, растущими из недышащей носопырки.
Он спрыгнул, перекидывая штуцер за спину, и торопливо полез за инструментами. Включил печку, прогревая «ласточку» и забив на сгорающее топливо. Хрен с ним, справится, отыщет, пешком дойдет, если что. Тут недалеко, километров семьдесят, даже меньше.
Зубило, кувалда, ключи, отдельно бутыль с отработанным маслом. Выход-то один: четко ограничить себя огнем. Раньше морозники лупили точечно, прокаляя холодом пятаки метров в сто радиусом. Сейчас разбрасывали, вроде как, вокруг себя лепестки, где по краям можно и выжить. На то и надежда. И на свои руки со спиной, инструменты и ржавые болты с гайками на вроде бы относительно живых покрышках фуры.
Залить каждое из четырех дальних колес отработкой, дать впитаться по резьбе. Накидать на ближние сухого перекати-поля, досок от бортов самой шаланды, запалить костер в сторонке. Поджечь ближние к девятке пары колес, отогнав «ласточку» на пару метров. Вернуться к дальним покрышкам.
Одну Зуб смог тупо скрутить, использовав гнутую полую трубку как рычаг, вставив в нее ключ. Но только одну, тут же подкатив ее к морде машины и подпалив. Пусть занимается. Успеет, повезет и не окажется в центре, выживет. Может, даже вспотеет, жара хватит и металл в нем расплавить… наверное.
Оставшиеся колеса пришлось срубать. Вернее, как пришлось? Вышло срубать, и когда вдруг ощутил начало онемения пальцев с носом, успел только одно. Его и подкатил к
