исключением Сэма, отца Фреда Ферри, который ездил в Эдинбург, невзирая на свой артрит. Он утверждал, что Тутинг этот — такой-то и такой-то прыщ, и если Мод за него выйдет, значит, она и сама не лучше.
Выяснилось, что мистер Тутинг попытался показать Сэму, как именно удобнее всего подниматься по ступенькам музея, опираясь на палку. Сэм, обладавший нравом своего сына — и здравым смыслом, сообщил он своему добровольному наставнику, не в пример чертову городскому замухрышке в дурацкой шляпе (в таких только свинарям ходить!), — ткнул мистера Тутинга палкой в колено, чтобы тот посторонился. Мистер Тутинг упал со ступенек, и «Дружеские руки» от души посмеялись. Теперь эти двое не разговаривали друг с другом, и разгорелась еще одна деревенская вражда.
Что касалось непосредственно меня — Лилия Ричардс переехала в свой коттедж, устраивалась в нем и начинала принимать участие в местных делах. Судя по первому впечатлению, она была совсем не такой чудачкой, как ее сестра. Ей очень нравился Сафра, проходя мимо, она останавливалась поболтать с ним, и он внес ее в список своих друзей.
И уж совсем близко от меня Дженет и Питер Ризоны, дальше по дороге, за стариком Адамсом, добавили четырех гусей и дюжину уток к своим двум лошадям, лабрадору и пестрой кошке, уже проживавших у них, и жизнь забила ключом. Участок Ризонов был очень обширным. Их земля с одной стороны тянулась почти до моей, а с другой спускалась до самого дна долины. Участок пересекал ухабистый проселок, огороженный только возле лошадиного пастбища, дальше слева от него тянулась низкая терраса ризоновского коттеджа, а по другую — их обширная стоянка для машин с лесом позади. Идеальное место для надменного гусака и его свиты, чтобы вольно прогуливаться. Чем они и занимались — надменничали и гуляли.
Практически в любые часы, кроме послеобеденных, когда предавались сиесте на покатой лужайке над террасой. Джеральд, гусак, и его супруги шествовали вверх по дороге, вниз с холма или же мимо моей калитки вверх по лесной тропе, переваливаясь с боку на бок, точно четверка важных толстячков, громко гоготали, оповещая мир о своем приближении, а за ним, как ребятишки, бегущие за оркестром Армии Спасения, тесной кучкой, крякая, семенили утки.
Они отправлялись в невероятно длинные прогулки — проходили вверх по дороге мимо моего коттеджа, останавливались и заглядывали в калитки двух соседних коттеджей, вызывающе гоготали, когда в щель для кошки в двери одного из них высовывала морду немецкая овчарка и заливалась лаем; вверх по склону до фермы, где снисходительно косились на непредприимчивых гусей на огороженном лужке; дальше до «Розы и Короны», прежде чем свернуть за угол и величаво отправиться в обратный путь. Впереди неизменно Джеральд, словно знаменосец, и утки в арьергарде. Шли недели, никто не давал ему отпора, и Джеральд становился все более воинственным.
Встречая Фреда Ферри на дороге, он неизменно бросал ему вызов. Но Фред, деревенский житель, привыкший к гусям, просто отмахивался от него рюкзаком и говорил:
— Шел бы ты лучше задирать старуху Маль, а?
(Старуха Маль, кстати, была далеко не так слабоумна, как казалось Фреду: обычно она стояла позади своей калитки, задвинув засов, и бросала хлебные корки через дорогу поближе к коттеджу Фреда, когда Джеральд шествовал мимо.)
А когда кто-то осмеливался пойти по дороге, ведущей к гусиному дому, Джеральд выходил на ее середину и с таким видом приглашал прохожего сделать еще один шаг, что обычно тот предпочитал тут же ретироваться. И, располагая поддержкой своей армии, Джеральд чудесно проводил время утром по пятницам, когда служащие местного совета приходили проверить сточную трещину.
Она находится у русла ручья дальше в лесу: когда после сильных ливней вода в ручье поднимается, ее излишки теоретически скатываются в трещину и по подземным пещерам стекают — как было установлено с помощью краски — к деревне в пяти милях от нас, где и выходят на поверхность, питая тамошний пруд. Однако, когда трещину затягивает илом и заваливает камнями под давлением воды, ручей выходит из берегов, превращается в бурный клубящийся поток и смывает покрытие дороги.
А потому каждую пятницу двое дюжих рабочих припарковывали свой фургон у моего коттеджа, отправлялись с лопатами к трещине, расчищали, если требовалось, шли назад, проверяя, нет ли завалов в канаве, обламывали плети ежевики, а потом спускались к коттеджу Ризонов посмотреть, не забит ли ручей под мостиком через тропу, там, где он делал петлю на лошадином пастбище. А потом возвращались выкурить сигарету и с удовольствием вдохнуть воздух долины, прежде чем отправиться восвояси.
Так было до появления Джеральда и его свиты. Но теперь, едва фургон останавливался, вверху на дороге появлялась процессия — на этот раз двигалась она торопливо, и когда рабочие открывали дверцу, чтобы выйти, они видели перед собой четырех гусей, которые шипели, точно бьющий из клапана пар, и взбудораженных уток на заднем плане. Грозно размахивая лопатами, рабочие кое-как пробирались мимо них и пролагали себе путь к трещине. Настоящее веселье начиналось потом. Когда они проходили мимо фургона, направляясь к дороге Ризонов, гуси выходили из-за моего угольного сарая, где ждали в засаде, и шли за ними — шипели, щелкали большими оранжевыми клювами, вытягивали шеи, целясь в ноги рабочих, и вовсю наслаждались.
Один рабочий ловко от них увертывался, но другой, дюжий бородач шести футов ростом, отчаянно их боялся, и дело обычно кончалось тем, что он отплясывал подобие джиги, стоя в кольце гусей и уток, отчаянно взывая о помощи. Если Дженет была дома, она тут же являлась выручать его. А если она уже уехала на работу, туда шла я, взмахивала моей клюкой, и гуси рассредоточивались. Умирая со смеху, если судить по их виду. Я ни разу не слышала, чтобы они напали на кого-нибудь по-настоящему. А Дженет, как она говорила, не могла держать их под замком. Она ведь отсутствовала весь день и выпускала их щипать травку — щипать травку и патрулировать Долину, что они и проделывали с равным успехом.
Запугивали они в основном рабочих совета, но иногда пытались проделать то же и со мной. Часто, собираясь в город, я выводила машину из гаража, ставила ее перед коттеджем и шла переодеться. И тут же появлялись гуси в поисках любимого развлечения, так что мне приходилось раскрывать у них перед клювами зонтик, чтобы проложить себе путь. Я специально хранила красный солнечный зонтик под рукой, и многие туристы разевали рот при виде того, как я, словно матадор, пячусь к калитке, обороняясь чем-то красным. То есть автотуристы. Пешие тут появляться не рисковали.
Если гуси проходили мимо, когда я была в саду с кошками, Шани, припадая животом к земле, удирала в коттедж и пряталась под диваном, но Сафра, скроенный из более крепкого материала, наблюдал за ними с садовой ограды. Под защитой ручья, который, подобно замковому рву, тянулся вдоль ее подножия, он подбирался будто для прыжка и вызывающе вопил. Он Не Боится. Он Одной Лапой Побьет Их Всех. Пусть-ка они Попробуют, завывал он, быстренько оглядываясь через плечо, тут ли я.
Однако одного сиамского кота было мало, чтобы поставить на место Джеральда и К0. Гораздо дальше за коттеджем старика Адамса, которого, как ни странно, гуси оставляли в покое (возможно, у Джеральда хватило ума не связываться с настоящим деревенским жителем), Питер Ризон запрудил ручей, чтобы устроить для них уютную заводь, и однажды ко мне выпить чаю приехала моя кузина Ди со своим бордер-терьером Тилли и Тэг, помесью бэдлингтон-терьера, которую оставила на ее попечение уехавшая отдыхать подруга.
Чай мы пили на лужайке, посадив кошек для безопасности в вольеру. Позади нас в лаванде гудели пчелы, белые летние облачка, словно каравеллы, проплывали над заросшими травой валами доисторического укрепления на вершине холма в конце Долины, а в вышине на широко раскрытых крыльях парил сарыч.
— Неудивительно, что ты так любишь это место, — сказала Ди, откидываясь на спинку кресла. — Ничего более мирного и безмятежного и вообразить невозможно.
Но она не повторила этого через полчаса, когда мы вышли усаживать собак в машину. Тилли, которую неделю назад стерилизовали, так что двигалась она осторожно, стояла у дверцы машины, а Тэг кружила по берегу ручья, обнюхивая всякие предметы. Внезапно она услышала что-то в конце дороги, вздернула голову, увидела большие белые крылья, хлопающие у запруды, точно скатерти на бельевой веревке под ветром, и стрелой помчалась туда.
— Тэг! — с ужасом взвизгнули мы с Ди в унисон. — Тэг! Назад!
Но она влетела в гусиную компанию, разогнала их, а затем, как дисциплинированная собака, вернулась, высунув от удовольствия язык.
К несчастью, фарс тут же перешел в мелодраму. Возбужденная этим шумом Тилли забыла про свои
