В Минске Брешко-Брешковская познакомилась с другим пламенным революционером – Герш-Исааком Гершуни. Вместе они основали партию социалистов-революционеров. Именно эта дама стояла у истоков политического террора в России. Брешко-Брешковская хорошо была знакома с Евно Азефом, Борисом Савинковым, Егором Созоновым и Иваном Каляевым.
Правда, к 1904 году она уже была в эмиграции. В поисках финансирования остатков того, что когда-то было всесильной боевой организацией эсеров, она в октябре 1904 года приехала в САСШ. По указанию Джейкоба Шиффа мне предстояло сегодня встретиться с этой «старушкой-веселушкой» и обсудить с ней возможность использования уцелевших от разгрома эсеровских ячеек для продолжения террористической деятельности.
Старушка, несмотря на свой возраст, развила бурную деятельность, и договориться с ней о встрече было довольно трудно. Она разъезжала по городам и весям Соединенных Штатов, собирала огромную аудиторию, на которую рассказывала об ужасах царской каторги и призывала помочь хотя бы центом русским революционерам, которые «лили кровь, гибли на эшафотах и гремели кандалами в ужасной Сибири». Как вспоминал один из лидеров русских либералов князь Петр Долгоруков: «Брешко-Брешковская говорила, что мы, либералы, должны приступить к более решительным действиям», и если «мы сами не способны на террор, то должны, по крайней мере, содействовать террористам»…
Вот с такой бойкой старушкой мне и предстояло иметь дело. Сама она не произвела на меня особого впечатления. Куда ей до Новодворской! Но мне были интересны связи Брешко-Брешковской с лидерами эсеров, еще остававшимися на свободе.
Кстати, она, оказывается, была знакома и с недавно убиенным во дворе Новой Голландии главой эсеров-максималистов Михаилом Соколовым. Но они чем-то сумели не понравиться друг другу, так что о Медведе старушка отозвалась довольно сдержанно, видимо, придерживаясь старой римской пословицы: aut bene, aut nihil[17].
– Многие ячейки нашей партии, – вещала «бабушка русской революции», – сейчас находятся в «спящем» состоянии. И вам предстоит их «разбудить».
А вот это интересно. Екатерина Константиновна, похоже, весьма плотно общалась с «вольными каменщиками». Во всяком случае, термин «спящие» – это из масонского лексикона. «Спящими ложами» у масонов назывались ложи, которые на время прекратили свою активность, но при этом не сдали «хартию» – разрешение от «Великой ложи» на работу и права на представительство в «Великой ложе».
Ну что ж, мы «разбудим» всех этих «спящих», да так, что им еще долго предстоит страдать от бессонницы. Только Дед это проделает так, что никто не подумает, что информация об эсеровских недобитках была получена от меня. Он в этом деле дока. А либералы и социалисты-революционеры пусть займутся своим любимым делом – поиском «агентов КГБ», пардон, «агентов ГУГБ».
Распрощавшись с Брешко-Брешковской, я отправился домой, где меня с нетерпением ждала моя прекрасная Натали. Надо было как следует обсудить полученную мною информацию и продумать текст донесения в Петербург.
31 (18) декабря 1904 года, вечер.
«Генеральская» квартира в доходном доме
на Невском. Гостиная
Обычно кажущиеся пустыми генеральские апартаменты, занимавшие целый этаж большого доходного дома на Невском, в этот знаменательный день были полны бурлящей жизнью. К освещенному розоватым светом газовых фонарей подъезду дома подкатывали обычные, запряженные рысаками кареты и отчаянно трещащие мотором новомодные авто. Старый, переживший сидение на Шипке швейцар Матвей Филиппович с поклоном открывал массивные двери, пропуская в парадную одного важного гостя за другим. При виде некоторых гостей старик качал головой и тихо бормотал под нос молитву. Вот генерал Бережной, герой сражений с японцами в Корее и высадки на Окинаву, пришел, точнее, приехал вместе с супругой – любимой сестрой императора Михаила.
Министр труда господин Ульянов, в прошлом революционер, а ныне неподкупный гроза фабрикантов и заводчиков, обкладывающий их огромными штрафами за нарушение недавно принятого по указу царя нового Трудового законодательства. А если дело пахло чем-то посерьезнее штрафов, например, в случае гибели людей по вине администрации предприятия, по его представлению предпринимателей и фабрикантов передавали в контору, имя которой называли шепотом, после чего бывший миллионщик с бубновым тузом на спине следовал под конвоем в далекую Сибирь. Вместе с министром труда пришел и господин Коба, человек с желтыми тигриными глазами, захвативший власть над Союзом фабрично-заводских рабочих и загнавший бедного отца Георгия Гапона туда, куда Макар телят не гонял.
Правда, у Матвея Филипповича в этом Фабрично-заводском союзе состояли племянники, рассказывающие о господине Кобе много хорошего. И господин министр и господин Коба были с супругами – дамами весьма интеллигентного вида. И если госпожа Ульянова была вобла воблой, то жена господина Кобы была очень даже ничего.
Следом за господами бывшими революционерами приехал на авто глава ГУГБ, тайный советник Тамбовцев, компанию которому составила единственная пока женщина-полковник Нина Викторовна Антонова. За последние года полтора эта организация, чья штаб-квартира находилась в Новой Голландии, возглавляемая двумя столь непохожими друг на друга людьми, полностью извела бомбистов-революционеров внутри России и изрядно проредила поголовье их покровителей за ее пределами. Многих из террористов агенты ГУГБ и бойцы штурмовых отрядов этой организации просто убивали при задержании, избавив суды от бесполезной работы. Ибо приговор для террористов сейчас был один – смертная казнь через повешение. Швейцар одобрял подобное обращение с государственными преступниками, потому что, если человек взял в руки браунинг, кинжал или бомбу для того, чтобы убивать ближнего своего, то пусть он потом не обижается, что и его самого тоже могут убить без суда и следствия. На войне как на войне.
Наконец, самым последним к дому подъехало авто, из которого выбрался человек, портреты которого висели во всех присутственных местах Российской империи. Отщелкнув заднюю дверцу, он осторожно помог выбраться наружу своей находящейся на сносях супруге-японке. Распахнув перед августейшей парой дверь, швейцар вытянулся во фрунт и окаменел, как и положено по уставу, поедая батюшку царя глазами. Он помнил и деда нынешнего императора, и его отца, и старшего брата. По мнению Филиппыча, нынешний государь был ничем
