Единственный боец первой группы, оставшийся на ногах, хотя и раненый, не стал дурить и вступать в безнадежную для него перестрелку. Выцепил из разгрузки ручную гранату, выдрал чеку и кинул ее почти под ноги Книжнику.
Время замедлилось.
Да нет, совсем остановилось на этом моменте. Словно мгновенная фотография перед лицом Ката: Лысый разворачивает ствол ПК к нападающему, Ким уже стреляет, Скрудж стоит, остолбенев, с каким-то обиженным выражением лица. Сам Кат ничего не успевает сделать, ни добежать, ни прыгнуть. От него до гранаты метров пять, достанется на всю катушку. Про ребят и думать не хочется. Решето. Сито. Дуршлаг. Буквально через секунду.
Как в замедленной съемке, популярной в довоенных фильмах – как правило, в фантастике, Макс Кравец, гораздо больше известный как Книжник, растопырил свои слабые, кривые с рождения руки и словно взмыл над землей. На мгновение, которое Кату показалось долгим, мучительно долгим, как сверлящая зуб изнутри боль. В сторону от Книжника отлетело что-то белое, вспорхнув птицей в полете. И упало на землю одновременно с ним. Тетрадка с его недописанной повестью никаких лет легла на траву, а Макс упал на гранату.
Оценив их жизни дороже своей.
Его тело подпрыгнуло, словно земля выгнулась вдруг ему навстречу и моментально вернулась на место.
На этом замедленная съемка кончилась. Начались перемотка и танцы со стрельбой. Кат подбежал к лежащему Книжнику, бросивший гранату серый уже подломился в коленях, пронзенный сразу двумя очередями – из пулемета Лысого и АКМ Кима. Уже бежал прятавшийся в кустах Винни, который и снял двух самых опасных для друзей бойцов врага. Уже Скрудж вышел из ступора и поднял автомат, не зная, правда, в кого стрелять.
Кричали все. Все, кроме Макса, которого Кат перевернул на спину.
Макс улыбался. Макс был счастлив. Несмотря на разорванный в клочья живот, из которого текла кровь, и грудную клетку, словно вскрытую сбоку консервным ножом, до розовых хлюпающих легких.
Несмотря ни на что.
– Тетрадь… – еле слышно сказал он. – Сашка, забери тетрадь.
Кат кивнул и хотел что-то сказать. Рядом с Максом на колени упал Ким, разрывая пакет с бинтом из своего рюкзака, за их спинами орал что-то Винни. Но вокруг Книжника словно был кокон тишины и того особого предсмертного спокойствия, что бывает в палатах тяжелых больных. Благости, перед тем как душа отойдет в следующий мир.
– Прав он был… – выпустив изо рта струйку крови, прошептал Макс. – Я первым умру.
И закрыл глаза.
Кат сосредоточенно рыл землю ножом. Три-четыре удара и руками, горсть за горстью, в сторону. Остальные, меняясь, занимались тем же. Термита больше не было, а оставить тело человека, который спас большинство из них от смерти, на закуску мортам – просто невозможно.
Лысый пытался долбить мачете, но плюнул и взялся за обычный нож. Если перевязанная рука его и беспокоила, он это не показывал. Скрудж и Винни несли охрану. Погибших врагов отнесли в одну кучу, их опасаться не приходилось. Но морты, завывавшие не очень далеко, заставляли держаться настороже. Да и серых братьев вряд ли всех убили, плюс сов – хотя бы один – где-то кружит.
Чуть раньше Кат подобрал тетрадь, отряхнул от грязи и сунул себе в карман. Боги ведают, что там важного, но Макс позаботился о ней в последний момент. Да и обещал он вчера.
Закапывали тоже руками. Завалили сверху отломанными ветками, сколько смогли оторвать от этих странных деревьев. Ким прошептал над могилой что-то длинное на прощание – молитва не молитва, Кат не вдавался в вереницу слов. Выслушал, встал, вытер руки о штаны, взял автомат.
Оружия у них, включая трофейное, теперь было с избытком. Где бы на него еще бойцов найти… Больше десятка автоматов на пятерых, коллекция ножей, десяток гранат, позаимствованных у мертвых врагов. Два пистолета – у Петухова подмышкой была кобура с «макаровым», и еще один короткоствол у того парня, что с огнеметом. Теперь все, кроме Кима, на которого ничего не налезло из-за мощного брюха, разжились бронежилетами, что неплохо.
– Пошли, – помолчав, сказал Кат. – Лишнее оружие оставьте, своего хватит.
– С рюкзаком Книжника что делать? Бросим? – уточнил Ким.
– Самое важное у меня, а это… Впрочем, давай гляну!
Кат расстегнул рюкзак, вывалил все на землю.
Что бы там ни было, мертвому все равно. А им может пригодиться. Футляр для очков. Два запасных карандаша. Комплект белья – зеленые армейские майка и трусы. Три пары носков. Книга, потертая, с обломанными уголками обложки. Какой-то Шпенглер. Это вряд ли все кому-то нужно. Два магазина к потерянному в храме АК-74. Пачка открыток, перетянутая резинкой – виды довоенного Воронежа: мосты, дома, улицы. Скучновато, но чисто. С дворцами и статуями в родном городе всегда была беда. Острый дефицит древних красот, не Венеция, конечно.
На самом дне рюкзака лежал шар. Стеклянный – или все-таки каменный? – один в один похожий на тот, что когда-то в рабстве у викингов Кату показывал Рыжий. Только не было в этом никаких искр, не играли цвета, не тянулись за пальцами тонкие щупальца красок. Пустой прозрачный шар. Идеально отполированный, полностью прозрачный – хоть смотри через него на траву. Или на небо, если придет такая блажь.
– Что это есть-то? – спросил Ким.
– Не знаю. То ли мусор, то ли действительно важная штука. У Книжника теперь не спросишь…
Кат сунул шар во внутренний карман. Пусть будет. И на память, да и так – мало ли, вдруг начнет светиться. Остальное ни у кого интереса не вызвало, только Скрудж забрал карандаши. Пес его знает, зачем, но хомячьи привычки сталкера давно никого не удивляли. Оттуда и прозвище такое. Ясное дело, появилось не от Диккенса напрямую – кто бы его читал! – а из «Утиных историй».
– Патроны? – спросил Кат, ни к кому
