Чудеса и диковины

навострили уши.

– Рискну заметить, милорды, что я не совсем вас понимаю.

Максимилиан не мог больше сдерживаться.

– Дерьмовыегоды. Ты, коротышка, выгреб нашу казну до дна, И отвратил от нас герцога.

– Твой дом отдохновения выдает недостаток такта, Томас Грилли. Как будто мы, высокородные господа, обязаны заточать свои отходы в твоей продырявленной темнице. Представь, как мы избавимся от тебя,когда ты превратишься в спелую падалицу.

Я принял к сведению эту угрозу, но продолжал строительство. (Но что будет, если герцог вдруг заболеет? Или умрет? Кто тогда защитит меня?) Предвкушая семейную жизнь, Альбрехт Рудольфус раздулся, как жаба. Он ходил по комнатам, развлекая придворных деланным благодушием, и даже начал интересоваться делами герцогства. Изредка он появлялся в казначействе или в конторе обергофмейстера, вынуждая слуг стоять по струнке и парируя их изумленные взгляды бестолковыми вопросами. Он ковырялся в стопках документов, словно давая понять, что, если бы время ему позволяло, он прочел бы их все, или выражал сочувствие писарям, что им приходится работать при таком тусклом свете. Со временем привядший было орден святого Варфоломея вновь распустился, как зачахший цветок, который снова начал поливать забывчивый хозяин. Долгие бездетные годы Фельсенгрюнде подходили к концу. Скоро все станет таким, как задумывал Альбрехт фон Фельдкирх, легендарный Первый Герцог. Винкельбахи и холостой Грюненфельдер смогут надеть свои выходные бархатные костюмы на свадьбу (в приготовлениях к которой я предусмотрительно старался не участвовать) и потом, через девять месяцев, прийти на первое из грядущего множества крещений, пиров по случаю крещения, празднований первого причастия…

Элизабета Збинек, согласившаяся на настойчивые уговоры родителей выйти замуж за герцога, собиралась прибыть поздней осенью. Эта новость так взбудоражила моего патрона, что я испугался, не потеряет ли он интерес к библиотеке. Потому я испытал несказанное облегчение при известии о завершении работы над поворотной комнатой.

Как вы сами понимаете, человеку в моем положении было бы неразумно доводить что-либо начатое до конца. Завершить проект означало пойти на риск стать ненужным. Поэтому, раз уж я постарался и нашел герцогу невесту, а также, к его удовольствию, продолжал покупать гравюры и писать подделки, спешить с обустройством уединенного гнездышка было не обязательно.

– Проявите терпение, – внушал я господину. – Император собирал свои сокровища долгие годы. У нас есть агенты в Италии и Германии, люди, знающие свое дело. Доверим же им закупать для нас редкости и диковины, хоть это и кажется делом небыстрым.

После завершения, года этак через три, «Artficalia» будет вмещать в себя в основном математический инструментарий: магнитный компас, бронзовый золоченый гномон в форме дракона на кубическом лимбе, ореховую астролябию с серебряной оснасткой, небесный глобус из Падуи, пассажные часы из Праги и Планетолябиум, демонстрировавший траекторию планеты Юпитер. (После изгнания, по требованию Винкельбахов, нашего еврейского астронома никто в Фельсенгрюнде не имел ни малейшего представления, как это все работает, а зачастую и знать не знал о назначении этих приборов; однако незнание лишь разжигало герцогское воображение.) Квадранты, компасы, транспортиры; шприцы из слоновой кости, какое-то непостижимое устройство под названием «теодолит» – я все это помню, поскольку зарисовывал и заносил их в опись. В числе всякой мелочи там была персидская ложка для шербета с резной ручкой – сама ложка была острой, как сухой лавровый лист; туфли из Монголии, расшитые тонкими кружевами и тесьмой; кубок из носорожьего рога в форме цветущего гибискуса; мавританские шпоры, заостренные на концах, как кинжалы; и счеты, или abacus indicus, из Московии, костяшки которых были сделаны из моржового клыка.

Упоминание о морже подводит нас с обустройству другой комнаты, «Naturalia»… Но ты уже ерзаешь на своем стуле, мой милый спутник. Прошу тебя, сделай милость, встань и как следует потянись. Протри свои усталые глаза, перекуси, освежись, а я пока разыщу список.

Вот. Видишь это? Помимо «Thesaurus Hierogliphicorum» (на страницах которого я пишу эти строки) от долгих лет моего собирательства сохранился один-единственный свиток пергамента. Он покрыт выцветшими буквами: этот почерк – бойкий и вертикальный предок моих старческих каракулей. Итак.

Опись:

обезьянья лапа из Африки, возможно, волшебная; два панциря бразильской черепахи, с непроклюнувшимися яйцами;

страусиное яйцо из плюмажной лавки Яна Фукса вПраге;

нильский крокодил, чучело;

два безоара, каковые, как говорят, находят в желудках горных козлов; имеют форму человеческих лиц;

акулий зуб, вынутый из руля рыбацкой лодки недалеко от Неаполя;

панцирь морской черепахи из Ост-Индии, с серебряными часами, изготовленными Этторе Марпурго, генуэзским ювелиром;

несколько инкрустированных камнями жуков; перья с крыльев дронта и его череп, очищенный и вываренный;

клык единорога с Ультима Туле;

кусок glossopetrae,или «языкового камня»; некоторые полагают, что оные камни падают с неба.

Тут документ обрывается. Я представляю себя, писавшего эти строки в своей комнате в восточном крыле: я наклоняюсь к чернильнице, чтобы напоить свое жадное перо, и прижимаюсь грудью к столешнице. Вокруг расставлено множество предметов, о которых идет речь, они стоят на столе или разложены на кровати, каждый – в своем ящичке, каждый – обложен соломой.

На листе еще есть наброски, разнесенные по углам неким художественным ветром. Я весело начал новую страницу, еще не ведая, что она будет потеряна навсегда…

Но я не хочу забегать вперед в своем рассказе, рискуя потерять тебя, терпеливый читатель. Не пришел еще час моего унижения. Забудьте это неосторожное упоминание о грядущих бедствиях. (Пусть для рассказчика они уже в прошлом.)

Идет 1618 год. Война в Богемии еще не началась, проклятый англичанин все еще сидит в Баварии, дурача доверчивых дворян. Элизабета Збинек скоро приедет в замок – а я наслаждаюсь поистине замечательным годом.

Мы встречали богемских гостей гирляндами цветов. Воздух Вайдманнер-платц загустел ароматом обреченных роз, а брусчатка сделалась скользкой от их раздавленной плоти. Когда дверца кареты распахнулась, колокола часовни пустились в перезвон. Небольшая партия встречающих, состоявшая из обергофмейстера и Мартина Грюненфельдера, пригласила приехавших женщин в Большой зал, а затем – в Риттерштубе, где их ждал герцог, переминавшийся с ноги на ногу, чтобы не выдать собственный ужас. Рядом с ним стоял его верный карла.

Первой вошла толстая компаньонка. Альбрехт Рудольфус чуть в обморок не упал при виде бульдожьей челюсти и седых усов этой ведьмы, но потом до него дошло, что это все-таки не его суженая. Женщины вытолкнули вперед Элизабету Збинек. Она была не совсем такой, как на портрете. Щеки, кровь с молоком на рисунке, на деле были более бледными и впалыми. Высветленные свинцовыми белилами губы оказались неровными, верхняя пухлая, нижняя – тонкая. А локоны были скорее соломенными, нежели золотыми, и