Изредка Олег бросал взгляды на Архипову, подумывая о том, что, когда она покинет кабинет, он расскажет полковнику о Сергее Белоногове. Родившееся было подозрение к Рожнову таяло по мере объяснений деталей сфабрикованного дела о самоубийстве Валентины Ширяевой. Как загипнотизированный он слушал начальника: несколько предложений, вопрошающий кивок, в ответ — утвердительный жест Архиповой, и все сначала.
Этому предшествовал разговор с товарищами.
* * *Они собрались в квартире Шустова полным составом — четыре человека, пятого уже не было в живых. Как и следовало ожидать, Белоногов переживал смерть приятеля больше других. Вот Костерин — тот абсолютно равнодушен, хотя знает, что и его может постигнуть участь Яцкевича. Оганесян больше молчит, бросая на товарищей короткие взгляды и изредка покачивая головой. Сам Олег напряжен до предела, но умело скрывает свое состояние.
Беседа с Рожновым ничего не дала, Олег вернулся из Москвы злой. Он пытался выведать у начальника, кто тот человек, которого убрал Андрей, не надеясь, однако, на признание полковника. Гадать не приходилось: Яцкевича убрали люди, так или иначе связанные с Мигуновым. Выходит, Андрей не совсем чисто сработал — а вот в это верилось с трудом, скорее всего сам Рожнов где-то допустил промах, на скорую руку подготовив операцию. Оправданий от него не дождешься. А нужны ли они? Хотя бы Олегу или Норику Оганесяну? Не нужны они и самому Андрею, теперь ему вообще ничего не понадобится, кроме обычных ритуальных услуг.
Яцкевича нашли недалеко от того места, где он разобрался с клиентом, рядом лежал пистолет "Макаров" для бесшумной стрельбы. Убрал Андрея профессионал, сомневаться не приходилось, но вот обычного в таких случаях контрольного выстрела убийца не сделал. Почему — ответов много, и один из них: убийца терпеливо или нет, но дождался, когда Андрей умрет, так как полученная рана говорила о том, что он мог прожить еще десять-пятнадцать минут. За это время мог произойти разговор между Андреем и… Это, конечно, домыслы, но такой факт мог иметь место, и так или иначе заинтересовал полковника, и он поделился своими соображениями с Шустовым.
Что мог ответить Олег? Ищи, сказал он, это твое дело искать. Потом, мол, шепнешь на ушко, а мы сами разберемся. Сказал — и тут же понял, что не следовало сообщать об этом полковнику. Тот только минуту ходил хмурый, потом оттаял, понял, что слова, сказанные Олегом, сиюминутны, через день-два от них не останется и следа. И сам Олег разве не понял этого?
Однако время еще не притупило зарожденную смертью товарища боль. Бойцы и собрались на квартире командира, чтобы выговориться. Олег мог дать руку на отсечение, что все слова о мщении — лишь вынужденная показуха, последняя дань, что ли, погибшему товарищу.
Такие настроения напрочь отсутствуют в регулярных спецподразделениях, а в отряде Шустова им самое место. Только вот глядя на Белоногова, хочется немедля откомандировать его в регулярное войско.
— Сядь! — прикрикнул на него Олег. — Чего ты мечешься?
— Неужели мы ничего не сможем сделать? — глаза Сергея источали жалость, глядя на него можно был подумать, что он вот-вот разрыдается.
— У тебя есть предложение? — зло осведомился хозяин.
— Погоди, Олег, — остановил его Норик, — дай человеку высказаться.
Шустов махнул рукой: высказывайтесь. И мысленно посоветовал армянину первым взять слово: как же он, такой опытный, не заметил "хвост" за машиной Мигунова. Это одна из причин, по которой могли выйти на Андрея. Но в таком случае с минуты на минуту должны "прийти" и за Оганесяном.
Олег послал на Норика подозрительный взгляд, который прятался за нахмуренными бровями.
Уйдя в себя, он краем уха слышал обрывки фраз, Норик "с пристрастием" допрашивал Белоногова: во сколько Андрей ушел от него, не говорил ли чего… Даже прозвучал нелепый в данной ситуации вопрос, не угрожал ли кто Андрею. Откуда Белоногову знать об этом? Если кто и угрожал, то в первую очередь он бы обратился напрямую к нему, Олегу, или "достучался" бы до Рожнова. Яцкевич не дурак, дело свое изучил хорошо, помнил все предостережения, назубок изучил сложные правила игры, установленные в отряде.
И вот совершенно неожиданно Олега оторвал от собственных мыслей голос Сергея Белоногова. Что он там говорит?.. Неужели Андрею и впрямь угрожали, а он поведал об этом Бельчонку, но утаил от командира? Нет, на Андрея это не похоже.
— Кто? — это уже Шустов, перебивая Оганесяна, задал вопрос Белоногову.
— Какой-то Вася, — ответил Сергей, неотрывно глядя на командира, — по кличке Олимпийский.
— Олимпийскими бывают только "Мишки", — усмехнулся Оганесян, хохотнув невольно в короткие аккуратно подстриженные усики.
Шустов нахмурился. Сделав вид, что закашлялся, он вышел на кухню и открыл кран.
Что, черт возьми, происходит, думал он. К чему Андрею понадобилось упоминать это прозвище, которое, кроме него и дочери, никто не знает. Теперь вот в курсе Белоногов. Никто не знает, кроме… Неужели Яцкевич мог так вот тяжеловесно пошутить? Нет, не мог, особенно вчера, когда его настроение читалось с листа, а сам Шустов во время разговора с Андреем не раз пытался убедить себя, что собеседник его обладает тонким чувством черного юмора.
Пора возвращаться. Олег выпил полстакана воды и вернулся в комнату.
— Я думаю, — глядя на Сергея, сказал он, — что Андрей пошутил, а ты принял все за чистую монету.
— Да нет, Олег, — качая головой ответил Белоногов, — Яцек говорил вполне серьезно.
Шустов постарался, чтобы его голос прозвучал с ленцой, нехотя. Однажды он задавал Сергею подобный вопрос, а Бельчонок ответил: "В основном пила Ширяева".
— Много вчера выпили?
— Да нет, слегка пригубили.
— Ну да, — усмехнулся Шустов, — потому тебе и пригрезился Олимпийский Вася.
— Да не пригрезился, Олег, клянусь. Андрей уже уходил от меня, когда неожиданно сказал: "Знаешь, Сергей, чувствую большие неприятности, связанные с этим делом". Он имел в виду…
— Я понял, понял, давай дальше, — вот сейчас Олег твердо уверился, что Белоногов врать не умеет. Вернее, его ложь сошла бы за чистую монету, если бы не одно обстоятельство: разговор с Яцкевичем во Дворце спорта — по душам, о личном, наболевшем. Нет, Андрей не был тем человеком, который мог ответить откровенной насмешкой. И чем больше говорил Белоногов, тем больше убеждался, что Сергей врет.
