Найти бы нормальную работу, мечтал Олег. Рожнов его за хобот не тащил, просто сделал предложение, от Олега требовалось только принять его или отказаться. Чем руководствовался, принимая? Да множество причин, из них самые неубедительные — с долей стыдливости высказанные самим Рожновым: "чистота воздуха", негодяи, заслуживающие наказания и так далее. Но все же главное — это деньги, очень хорошие деньги, даже за приличную зарплату Олег не принял бы предложение Рожнова. По привычке можно валить все на беспокойные и тяжелые времена, но стоит ли?
Чувствуется, Михаил подходит к концу, все чаще бросает взгляды на Архипову, внутренне Олег готов поделиться с полковником "радостью" о Сергее Белоногове. Он уже предвидел реакцию Рожнова, так же представил, с какими чувствами Михаил воспримет поведение умирающего Андрея Яцкевича. Сильный парень, умирая, сделал все, что смог.
В одиночку Сергею нелегко было спустить труп с этажа, погрузить в машину, естественно, кто-то помогал, скорее всего Костерин. А может быть, и Оганесян.
Теперь понятно, почему соседи Ширяевой не слышали никакого шума, Валентина открыла потому, что хорошо знала человека, позвонившего в ее квартиру среди ночи, и этим человеком был Белоногов: милый, сочувствующий, готовый помочь и в дальнейшем. Не только деньгами. Помог.
Очень неприятное чувство испытывал Олег, думая о Сергее, не мог подобрать подходящего определения. Однажды Олег вышел на балкон шугануть разлаявшихся бродячих собак. Темнота не дала рассмотреть в деталях тело, которое они терзали. Собака — решил Олег, когда свора убралась, оставляя неясные очертания животного. Тогда он испытал неподдающиеся определению чувства — собаки убили себе подобного. Люди — ладно, к самим себе уже выработался иммунитет. Наутро Олегу полегчало, когда он увидел под балконом труп кошки. Жалко животное, но от сердца отлегло.
Наконец Рожнов отослал Архипову, и они остались вдвоем. Бросив взгляд на закрытую дверь, Олег спросил:
— Что, дело Яцкевича продвигается?
Полковник покачал головой.
— Если и продвинется, нам с тобой не сообщат.
— Почему?
— Олег, ты как маленький, честное слово! Мне дали задание, я выполнил. Качественно или нет, вопрос не стоит.
— Не понял, — Шустов прищурился на собеседника.
— Меня ограничили во времени, и ничего другого не оставалось, как поступить соответственно. Если хочешь, вина на тех, кто отдал мне распоряжение. Исправлять что-либо уже поздно, дело по Андрею постараются побыстрее замять, уж поверь мне.
— Ты не исключаешь, что Андрея убрали как свидетеля?
— Напрочь, — резко отозвался Рожнов. — Иначе бы и меня убрали. Однако живой пока, — сострил начальник.
— Плюнь через плечо, — посоветовал Олег.
— Я не суеверный.
Шустов постарался наслать в голос пренебрежения.
— Яцкевич напоследок сообщил Сергею о парне. Странная, надо сказать, у него кличка, не находишь?
— Да, мне Белоногов сообщил о последнем разговоре с Андреем. Действительно, странное прозвище. Ни в одном силовом ведомстве не проходил по делу.
Олег мысленно посоветовал обратиться на фабрику по производству пластмассовых изделий. Хотя и там не в курсе, что бывший начальник, сам того не подозревая, носит очень и очень спортивную кличку. И никогда не узнает об этом.
В груди Шустова вдруг возникло легкое волнение, губы тронула грустная улыбка: человек, которого разыскивает Рожнов, сидит перед ним. Он готов был сказать об этом, но что-то заставило его изменить решение. Может быть, дело заключалось в некоем противоречии Рожнова: только что он высказался, что исправлять что-либо поздно — дело по Яцкевичу постараются забыть, и вот он заявляет, что поиски неизвестного ведутся довольно активно.
Вроде бы ничего удивительного, но Олег насторожился. Небезосновательно он предположил, что Рожнов мог начать поиски по личной инициативе.
А полковник отнесся к предложению Белоногова скептически, вряд ли, думал он, кто-то в отряде знал о связях Яцкевича. Однако отрицать такой факт нельзя, и он посоветовал Сергею действовать осторожно. Можно было самому осведомиться у Шустова, например, но в определенной обстановке у Сергея это получится более естественно.
Он не мог успокоиться, размышляя о неизвестном Василии со странным прозвищем. Еще куда ни шло — Кемеровский, например, или Астраханский, но вот Олимпийский… Кем бы он ни был, придется начать его поиски, пока Белоногов прощупывает товарищей, Рожнов будет пробивать кличку Олимпийский по своим каналам. Причем нужно торопиться, еще неизвестно, кто он такой, можно предположить, что тесно связан с правоохранительными органами, если не сказать большего. Именно от этого Рожнов и будет отталкиваться, решая, как поступить дальше. Возможно, ничего серьезного, но как знать, как знать, Яцкевич напоследок поставил Рожнова в весьма щекотливое положение, как бы не погореть, справедливо размышлял он.
Михаил не смог не одобрить действий Белоногова, тот действовал четко, решительно, у него был единственный шанс обезопасить себя и Рожнова, им он и воспользовался.
— Я позвоню? — спросил Олег, кивая на телефон.
Рожнов разрешил. У него была отличная память, по привычке, но отнюдь не подозревая в чем-то подчиненного, он машинально отметил, что номер, набранный Шустовым, принадлежал его бывшей жене. "Дочери звонит", правильно рассудил он.
Дочь Олега родилась в мае — "маяться будет", часто говорили им, а они с женой пошли еще дальше и назвали девочку Майей. Она сама сняла трубку, отвечая на звонок. Олег отметил, что голос девочки прозвучал в трубке радостно.
Рожнов поступил тактично настолько, насколько позволяла ситуация: отошел к окну. Слегка прикрутив жалюзи, смотрел на улицу, несмотря ни на что, подумывал о сегодняшнем вечере с Архиповой: как только проводит Олега…
Бросив взгляд через плечо, увидел улыбающегося товарища, записывающего что-то в записную книжку и коротко отвечая дочери: "Да… Конечно, Майечка… Обязательно…"
Олег закончил разговор с дочерью и с минуту сидел молча. Наконец, со вздохом хлопнул себя по коленям, встал и, прощаясь, протянул Рожнову руку.
— Поеду… Лягу сегодня пораньше, вчера не выспался.
Полковник ответил на рукопожатие и проводил подчиненного взглядом.
Олег вышел и прикрыл за собой дверь. Не теряя времени, достал из кармана записную книжку и вырвал страницу, на которой во время разговора с дочерью написал несколько слов.
Шустов рисковал, но другого выхода у него не было. В крайнем случае, мог объяснить потом Рожнову о своих подозрениях, что полковнику могло не понравиться только с известной уже позиции: нельзя давать волю подчиненным думать больше положенного.
Казалось, Архипова была сделана из камня, она взяла записку и положила ее в ящик стола, — даже читать сразу не стала.
"Молодец, баба!" — одобрил ее действия
