Запрос был составлен наспех, об этом свидетельствовал хотя бы такой факт, как взятая в скобки фраза, гласившая о нарушениях в ведении заседания, не зафиксированная в протоколе: пустая и ни к чему не обязывающая. Запрос являлся даже не полуфабрикатом, а отговоркой депутата: его попросили или намекнули, и он отреагировал. Однако достаточно поздно, скорее всего после повторного напоминания или же в приватной беседе того же Курлычкина или его адвоката.
Все это скверно, думал Волков. Так же мерзко поступили и с судьей. Она маленький человек, долгое время ее имя не будет произноситься даже шепотом, — имя ее сына не раз будет произнесено во время слушания дела, где в качестве обвиняемого предстанет Михайлов, отец девочки, над которой издевался, а потом задушил ненормальный сын Ширяевой.
Волков не зря вспомнил о запросах и телефонных звонках. Не так давно он имел беседу с государственным советником юстиции 1-го класса, офис которого находился в Москве. Анатолию Сергеевичу посоветовали не тянуть с делом Ширяева-Михайлова, одобрили версию, которую разрабатывал следователь по особо важным делам Василий Маргелов, попросили еще что-то, связанное с этим делом, и на этом — непрофессионально — закончили беседу; по идее, государственному советнику-москвичу стоило воспользоваться неписаным правилом разведчика грамотно выйти из разговора: ну, там, попросить таблетку снотворного, чтобы прокурор-собеседник, если его кто спросит, зачем звонили из Москвы, машинально ответил: просили димедрол.
Волков прекратил артикуляцию, когда сунул в рот сигарету.
Анатолий Сергеевич чувствовал себя скверно. Про себя отметил, что не просто скверно, а погано. В этот миг он возненавидел и себя, и следователя Маргелова, и начальника следственного отдела Котова, который до сих пор не дал "важняку" помощника, зато снабдил табличкой "Не входить! Идет допрос", которую полагалось вешать на дверь следователя. Маргелов в сердцах попросил у Котова врезать еще и дверной глазок; оба больше минуты с ненавистью смотрели друг на друга, пока не разошлись по кабинетам, причем кабинет Котова располагался в здании областной прокуратуры.
Однако Маргелов не успокоился и в обеденный перерыв не поленился съездить к Котову и в отместку повесил табличку на дверь начальника следственного отдела. Котов по-пионерски пожаловался прокурору, жалоба не возымела действия, и начальнику следственного отдела не оставалось ничего, как подумать о том, чтобы повесить злополучную табличку на дверь прокурора области.
Волков улыбнулся: таким вот неординарным способом, вспоминая противостояние работников прокуратуры, он отвлекся от надоедливых мыслей. Он снова вышел в приемную и продиктовал секретарше текст ответа на депутатский запрос.
Волков прекратил артикуляцию, когда сунул в рот сигарету. С минуту посидев в кресле, вышел в приемную и неприлично долго смотрел на секретаршу. Затем продиктовал текст ответа на депутатский запрос.
Городская прокуратура г. Юрьев 18.06.99. № 17/1-3312-99 на № 1П-341 н/с от 17.06.99.Депутату Государственной Думы РФ
Воропаеву И.Н.
Уважаемый Игорь Николаевич!
Сообщаю, что судья Октябрьского народного суда Ширяева Валентина Петровна прекратила осуществлять свои полномочия за день до Вашего запроса на мое имя. Сожалею о невозможности вынесения решения о моральном облике Ширяевой В.П.
Прокурор города Юрьева
старший советник юстиции
Волков А.С.
27
Руководил этой операцией непосредственно Михаил Рожнов. Даже не особо вникая в дело, можно было усвоить, что деятельность лидера криминальной группировки Бурдасова перешла все границы. На пищевом рынке в одном из городов Подмосковья творился такой беспредел, что даже рядовой обыватель поверит с трудом. Вся милиция куплена, в открытую идет торговля наркотиками, на территории рынка в прямом смысле слова существуют рабы, которые живут в металлических контейнерах, оборот черного нала достиг необыкновенных размеров. По запросу свыше местные правоохранительные органы ограничивались отписками или отговорками; все построено на взятках и страхе.
Рожнова не интересовало, что будет после того, как уберут Бурдасова и пару людей из его бригады, — тому наверняка найдется замена. Во всяком случае, первое время вотчина Бурдасова окунется в неразбериху или тихую панику, где решится пара вопросов и повлечет за собой столько же необдуманных действий. Результат: еще несколько человек переедут на холмистый участок, где над крестами шумят кронами березы, и в просвете листвы проглядывает вечно голубое небо.
Нет, не Рожнову думать об этом, у него своя задача, есть люди выше него, чтобы ломать голову над такими вопросами.
В 12.15 полковник вышел на связь с Оганесяном и разрешил ему действовать. Буквально через пять минут получил ответ: дело сделано — передал Норик.
Еще через полчаса Рожнов запросил готовность с остальных бойцов. Костерин и Яцкевич ответили первыми, Олег "сбросил" их возле железнодорожного переезда, а сам с Белоноговым устроился недалеко от поста ДПС. Отсутствовал только Оганесян, но у него, учитывая его кавказскую внешность, была особая задача, с которой он уже справился.
— Второй — Лисе. Устроились удобно, — передал Олег, расположившись на заднем сиденье "Жигулей". Пройдет не менее десяти минут, пока на горизонте обозначится "Акура" Бурдасова, тем не менее Шустов уже поглядывал в сторону ожидаемого появления бригадира.
— Лиса — второму: принято, — отозвался полковник. — Рации — на "прием".
Пока все шло гладко, исключая разве что, как всегда, оригинальное сообщение Яцкевича. Рожнов долго не мог "въехать", про какую канарейку толкует Андрей, и хотел переспросить, в очередной раз выйдя в эфир. Наконец сообразил — но не потому, что оператор носила спецбезрукавку цвета бразильской сборной по футболу, а потому, что Яцкевичу лично надлежало обработать железнодорожницу. Коли кто-то в клетке, значит, все в порядке. Но втык Андрюша получит, как пить дать. Тут впору говорить открытым текстом, так как рации представляли собой системы оперативной связи с автоматическим просмотром каналов в режиме приема (Sweep Scan), возможностью кодирования разговора, включая надежную защиту от радиоперехвата.
* * *Женщина лет сорока пяти, одетая поверх крепдешинового платья в форменную безрукавку желтого цвета, не мигая смотрела на ствол автомата, который хоть и не был направлен на нее, но ясно давал понять о намерениях парня, державшего ее жизнь в своих руках. Не было времени задаться вопросом: "На кой хрен вооруженному парню жизнь переезжчицы?", как ее часто называли путейцы; сама же она называла себя громко и тоже с юмором: оператор шлагбаума. Работа не пыльная, но хлопотливая, то и дело приходится выскакивать из будки, провожая проносящиеся мимо
