— Как вы сказали?
— Марк Бернес.
— Не может быть!
— Вы знаете этого человека?
— Возможно, пан Соломон, возможно. Скажите, а что если он сказал не Бернес, а Барнес?
— Может и так, вы же знаете, как эти гои могут исковеркать наши имена. Но какая разница?
— Да так, никакой, — нахмурился пан Борух и пробормотал чуть слышно: — Бедная девочка, стоит ли говорить ей…
Родители Николая Штерна были людьми не то чтобы богатыми, но и бедными их было назвать никак нельзя. У них был свой дом, счет в банке и небольшое поместье. Двести десятин земли, конечно, не латифундия, но, сдавая их в аренду, они имели верных шестьсот рублей в год, что вкупе с жалованьем отца позволяло с уверенностью смотреть в будущее. Единственного сына они любили и баловали, отчего он, вероятно, и вырос немного шалопаем. Его решение пойти в армию не слишком их обрадовало, но с другой стороны, желание сражаться за правое дело говорило об известной зрелости их отпрыска. Тем не менее они не оставляли его своими заботами и время от времени посылали ему денег. Так что, получив очередное извещение о переводе, Николаша ничуть не удивился.
— Ну что, братцы, гуляем! — радостно заявил он приятелям, засовывая извещение в карман.
— Мне право неудобно, — попытался отказаться Алексей, но тут же получил тычок в бок от Дмитрия.
— Слышь, ты точно студентом был?
— Да, — удивился Лиховцев, — а отчего ты спрашиваешь?
— Студент, а простой истины не знаешь!
— Да какой же?
— На халяву и уксус сладок!
Что такое «халява», Алеша не знал, но догадаться было немудрено, и потому он попробовал возмутиться,
— Дмитрий, как вам не стыдно!
— Стыдно у кого видно.
— Браво! — захохотал Штерн. — Вы, мон шер, каждый раз удивляете меня своим остроумием, а это немногим удавалось.
— Учитесь, пока я жив.
— Обязательно. Ну, так вы со мной?
— Всенепременно. Кстати, если Алешка все же откажется, меня это несильно расстроит.
— Почему?
— Нам больше достанется!
— Учитесь, Алексей, вот здравый взгляд на мир.
— Вы куда? — высунулся откуда-то из-за угла Шматов.
— В штаб полка, — отрезал Будищев, — приказ командира.
— Я с тобой…
— Еще чего! Полковник увидит твою рожу и сразу вспомнит, кто сапоги на смотре потерял! Чего доброго на гауптвахту определит, ну и нас с тобой заодно.
— Да ладно вам, Дмитрий, — засмеялся Николаша, — не стоит так пугать нашего друга. Тем более что в тот памятный день весьма многие лишились обуви.
— Весьма многие ее потом нашли, а вот Федька свои совсем пролюбил!
— Как вы сказали?
— Как обычно! Серьезно говорю, не стоит его с собой брать, он нас плохому научит.
— Ну чего ты, Граф! — заканючил Шматов.
— Право же, — не выдержал Лиховцев, — если в нашей компании кто-то и способен сбить человека с пути истинного, то это как раз вы!
— Да, а кто меня давеча чуть в бордель не затащил?
— Куда?
— В публичный дом! Причем весьма низкопробный.
— Но каким образом?
— Граф, ну чего ты, ну ошибся я! — покраснел Федька.
— Кстати, а как вы определили «низкопробность»? — живо заинтересовался происшествием Штерн.
— Бабы страшные! И у каждой на морде лица написано — осторожно, СПИД!
— Что, простите, написано? Кто спит?
— Инфекция дремлет, от сифилиса до трипера!
— Фу, какая гадость!
— Вот именно, а этот олух царя небесного заныл, дескать, давай зайдем, никогда не видел!
— И чем же закончилась сия авантюра?
— Мы позорно бежали!
— Ах-ха-ха, — зашелся в смехе Николаша. — Алексей, вы теперь как хотите, но непременно должны пойти с нами. Иначе наша нравственность может непоправимо пострадать!
Увольнение для вольноопределяющихся дело самое обычное, можно даже сказать пустяковое. В принципе, будь у них такое желание, они могли даже ночевать на съемной квартире. Так что Штерн и Лиховцев получили отпускные записки без малейшей проволочки. Что же касается Будищева и Шматова, так это совсем другое дело. Новобранцам, по здравому рассуждению, вообще ходить в увольнение не положено. Правда, Дмитрий с неразлучным Федькой уже неоднократно бывал в Бердичеве по всяким поручениям, да пару раз Галеев взял грех на душу и отпустил их. Тем паче что вернулись друзья не с пустыми руками и про своего благодетеля — унтера — не забыли. Но надо же, в конце концов, и честь знать!
— Чего это ради, барчук, я этих двух орлов отпустить должен? — хмуро спросил Северьян у пришедшего договариваться с ним Штерна.
— Ну отчего же, должны, Северьян Карпович, — широко улыбнулся Николаша. — Я вас некоторым образом об одолжении прошу.
— К вам, Николай Людвигович, я со всем почтением, однако дать увольнение Будищеву и Шматову никак не могу. Приказ штабс-капитана Гаупта — никого без особого его на то распоряжения не увольнять. Вы с господином Лиховцевым у нас люди почти вольные, с вас другой спрос. К тому же его благородие еще раньше указывал вам препятствий не чинить.
— Досадно, — огорчился Штерн, однако спорить не стал и, пожав плечами, вышел из господского дома.
— Это вы правильно решили, господин унтер-офицер, — одобрительно поддакнул скрипевший в углу пером Погорелов, — ишь чего удумали…
— Тебе заняться нечем? — без малейшей приязни взглянул на писаря Северьян.
Тот тут же уткнулся в свои бумаги и какое-то время старательно выводил буквы, затем, окончив работу, посыпал написанное песком.
— Готово!
— Ну, наконец-то, — буркнул Галеев и, забрав перебеленный писарем документ, принялся его читать.
Убедившись, что все верно, унтер отправился к ротному, а писарь, нервным движением пригладив расчесанные на пробор волосы, задумался. Затем одернул мундир и вышел наружу. Быстрым шагом он пересек всю деревню и вскоре оказался возле хаты Явора. После стычки с Будищевым Погорелов опасался здесь появляться, но сейчас пересилил свой страх и старательно осмотрел снаружи хату и двор.
Поначалу ни квартирующих солдат, ни хозяев нигде не было видно, но затем вышел Охрим
