Брук молчит. Это самый красноречивый ответ.
— Дело не в любви, — подол её платья шуршит. Она отходит от него на расстояние. — Относительно меня дело никогда не касалось любви! Моя жизнь почти разрушена, Тим! Меня выгнали из театра! И у меня даже нет каких-то рекомендаций, которые помогли бы мне устроиться на новую работу. Скорее, наоборот, моё имя теперь синоним слова «бесперспективность». Этот чёртов критик написал рецензию на спектакль, назвав мою игру провалом, а меня — бездарностью, — голос девушки дрожит. Я никогда не слышала в голосе Брук хоть одну нотку отчаяния. Теперь её слова составляют симфонию. — Теперь ещё и этот чёртов ребенок! — у неё надламывается голос, и девушка начинает рыдать, послав к чёрту привычную сдержанность и суровость.
— Брук…
— Если бы мои родители хотя бы узнали, от кого на самом деле этот ребенок, они бы убили меня, — Брук перебивает парня, который, скорее всего, сделал попытку приблизиться к ней. — И этот брак — мой единственный шанс оставаться на плаву. Я не люблю Флинна и даже не надеюсь на то, что он будет любить меня, но я делаю это ради себя. Мы никогда не могли бы быть счастливы, Тим.
Оба молчат. Их молчание разрывает тишину на части, так громко кричат их чувства. Моё сердце сейчас само выпрыгнет из груди от волнения. Но волнуюсь я за Харпер больше, нежели за Брук или Тима. Она пожертвовала собой ради… Ради чего?
— Если ты любишь меня, то отпустишь, Тим. И этот секрет останется между нами, — говорит напоследок Брук. Голос её вновь приобретает стальные нотки, и холод пронизывает меня насквозь.
— Ребят, вы не видели Эйприл? — голос Стюарта портит общую картину, которая предстала невольно перед глазами моего воображения. Он всё портит. Бью себя ладонью по лбу. Господи, зачем ты пришел?
Слышу, как Брук фыркает в ответ. Подол её платья шуршит, когда девушка уходит. Тим произносит едва слышное «Нет» и тоже уходит, но, кажется, совсем в другую сторону.
— Вот ты где, — говорит парень, когда наконец находит меня. Я сижу в позе эмбриона. Ноги подогнуты, спина согнута вдвое, голова спрятана где-то между ног. — Всё в порядке? — Стюарт усмехается, когда видит меня вот такой. Я быстро выпрямляюсь, от чего у меня хрустят все кости. Оправляю подол платья, который примялся.
— Ты пряталась? — интересное наблюдение, милый. Только ты едва ли не выдал меня с потрохами.
— Нет, просто вышла, чтобы подышать свежим воздухом, — улыбаюсь я, склоняя голову на крепкое плечо парня.
— Может, ещё потанцуем перед тем, как ты уедешь? — спрашивает он с надеждой скорее на то, что я отвечу ему, будто никуда не уеду. Но я соглашаюсь потанцевать, не подавая утвердительный ответ остаться.
Мы танцуем. Я не могу перестать наблюдать за Брук, которая с момента разговора стала мрачнее ночного неба. Она сидит на месте, сложив руки на животе. Рядом с ней миссис Хоккинс что-то разъясняет. Флинна я нахожу за столом. Он то и дело подливает водку из фляги себе в бокал, думая, будто никто не замечает этого. Хотя, наверное, так и есть. Все уже достаточно пьяны для того, чтобы упускать из виду многозначащие детали. Тима я не могу нигде найти. Как и Харпер.
Нам было отведено мало времени, чтобы наслаждаться этим вечером. Да и к тому же, моим последним счастливым секундам в этом городе препятствовал разговор, свидетелем которого я невольно стала. Не могу перестать думать о том, что отцом ребенка Брук на самом деле является Тим. Это так несправедливо по отношению к Харпер, но изменить всё равно уже ничего нельзя.
Стюарт отвозит меня к автобусной остановке. На автобусе до Шрусбера, оттуда на поезде к Фолькстоуну, а там через Евротоннель к маме. Пришлось занять у Харпер немного денег. Она продала почти все свои картины, и её кредитка ломилась от количества денег, которые перечислялись на её счет. Вряд ли она вообще заметит, сколько денег не хватает.
— Ты попрощалась с Харпер? — спрашивает Стюарт, когда мы сидим в машине. Остается всего пятнадцать минут. У меня есть осознание того, что мы можем встретиться совсем скоро, но в то же время мне страшно, что расстаемся мы навсегда.
— Написала ей записку, — сухо отвечаю я. Не хочу сейчас думать о Харпер. Меня должно мучить чувство вины, но я погрузилась в грусть из-за предстоящего отъезда. Мне нечего бросать, и я готова уйти только для того, чтобы не находиться больше здесь. Но теперь так много вещей удерживает меня в этом проклятом городе, но мне кажется, я знаю, что мне сейчас нужно. Мне нужен человек, что ушел. Одни уходят, другие догоняют. Вопрос в том, нужны ли мы друг другу. А я уверена, что я нужна ей так же сильно, как она нужна мне. В конце концов, она ведь моя мать.
— Ты ведь приедешь ко мне? — нотки мольбы пробиваются в моем голосе. — Пожалуйста…
— Конечно, я приеду, — он обхватывает моё лицо ладонями и осыпает его поцелуями невпопад. Мы проводим последние свои минуты, целуясь. Мне не нужны слова прощания, в которых точкой было бы сухое объятие. Я и думать не могу о том, что мы расстанемся, когда он целует меня, будто в последний раз. Но я не могу перестать думать о том, что это и есть последний раз, когда мы отрываемся друг от друга и смотрим друг другу пристально в глаза, запоминая, как выглядит наше отражение друг в друге.
— Пора ехать.
Харпер
Сижу на диване дома. Хотя это место мало напоминает мне дом, но мне некуда больше идти. Именно сейчас хочется спрятаться в укромном уголке, где никто не сможет меня найти. В этом доме слишком много призраков, от глаз которых не утаится ничего. Они чувствуют мою горесть, испытывают её на вкус и добавляют ещё больше соли, дразня меня леденящими душу воспоминаниями.
Я всё испортила. Абсолютно всё. Я осознавала это и раньше, но сегодня убедилась в этом наверняка, когда нашла письмо Эйприл, где она сообщила о своем отъезде. Кто-то из нас должен быть глупым. Почему-то таковой чувствую себя я. Всю жизнь я пыталась контролировать свою жизнь и подстраивать её под потребности других людей. Я пыталась угодить по большей части потому, что мне самой жилось спокойнее от этого. И что теперь? Я отвлеклась совсем немного, угодив в этот раз себе, и, похоже, что потеряла всё.
Сложно
