Ветер теперь бил в спину, подставлял плечо под крылья льва, гоня его вперед, и Дэйт понял, что за сморщенное серое одеяло внизу.
Море.
Буйствует. Ревет. Рокочет. Корчится от страшного шторма, пытается дотянуться до чужаков, множа волны, превращая их в валы. Ему потребовалось мгновение, чтобы сопоставить размеры и осознать, насколько чудовищно, должно быть, находиться внизу и насколько смертельно — в воде. Никакой корабль не выдержит подобного шторма.
Это была сама смерть. Стихия, выжить в которой можно лишь на глубине и только рыбам.
У Дэйта промелькнула мысль, что он не понимает, где они «выпрыгнули» из мрака. Откуда в Горном герцогстве море? Да еще такое свирепое? Оно совсем не похоже на Жемчужное и уж точно не Лазоревое, да и далеко побережье от места, где они с Мильвио встретили льва.
Он склонился вперед, едва ли не коснувшись спины треттинца лбом, не желая больше смотреть по сторонам и думая, что, возможно, они еще где-то в глубине Червя и все происходящее ему лишь чудится из-за голода и недостатка воды.
Промелькнула пепельная полоска прибрежного песка, каменная гряда, бурная река, прыгающая от порога к порогу, сжатая скалистыми берегами, поросшими низкими кривыми елками. Д’эр вин’ем лег на левое крыло, делая быстрый разворот, заметив широкую проплешину в лесу, рыже-коричневую, закутанную в перину свинцового тумана, окруженную высокими кустами лещины.
Он приземлился возле разбросанных круглых замшелых камней, похожих на чьи-то огромные головы, точнее, на их макушки, торчащие из пожухлой травы, и Дэйт буквально сполз с него, скатившись по боку и упав рядом с лапами.
Он совершенно обессилел от долгого блуждания во мраке, от скудного рациона, перелета и холода. Мильвио, оказавшись рядом, рванул его за плечо, пытаясь поставить на ноги.
— Надо двигаться, иначе вы насмерть замерзнете, сиор. Следует укрыться от дождя, разжечь огонь и высушить одежду.
Дэйт увидел, что его спутник тоже дрожит. Треттинец что-то сказал льву на непонятном языке, тот громыхнул в ответ, ушел в небо, накрыв их волной студеного воздуха с водяной взвесью, в которую превратились раздробленные дождевые капли.
Возле камней, каждый в пять человеческих ростов, росли редкие хлипкие осины, уже почти растерявшие свою листву. Мильвио согнул два молодых деревца, наклонив их как можно ближе к камню, и Дэйт, отстегнув пояс, схватил верхушки, сказав:
— Надо еще, чтобы получилось надежно.
Мильвио срубил два дерева по соседству, принес, кинжалом заточил концы, воткнул в землю, помог спутнику сделать каркас из четырех стволов, наклоненных к камню, точно шатер. Ветки были слишком жидкими, чтобы через них не текла влага, и южанин ушел на самый край поляны, к реке, вернувшись довольно быстро с еловыми лапами на плечах.
Дэйт все это время пытался зажечь огонь, стоя на коленях и ругаясь на влагу и свои застывшие от холода пальцы. Благодарно кивнул, когда Мильвио бросил ему еловую ветку.
Остальные треттинец уложил на каркас с нахлестом друг на друга и опять ушел к реке. Когда он появился снова, у воина уже горел маленький огонек, который тот защищал от дождевых капель ладонями. Ветки, щепки, хвоя были сырыми, а оттого горели неохотно, даруя в основном едкий дым, а не пламя. Вооруженный кинжалом Мильвио, сделав навес, не собирался останавливаться и отправился за лещиной, несмотря на холод, дождь и наступающие глубокие сумерки. Из целой охапки веток он стал формировать стену их убежища, втыкая прутья, переплетая друг с другом и прокладывая между ними еловые лапы.
— Это плохо защитит от холода, — сказал ему Дэйт, костер которого стал больше и наконец-то начал давать тепло хотя бы для того, чтобы над ним можно было отогреть пальцы.
— Лучше, чем ничего, сиор.
Дэйт, хотя ему не хотелось, тоже вышел под дождь, отправившись с Мильвио за топливом. Тащили еловые ветви, бросали их перед камнями до того, как наступила ночь. Уже в густых сумерках, когда костер ярко пылал, а воин, растянув ремешки и шнурки, снял для просушки гамбезон, оставшись во влажном свитере и тонких шерстяных рейтузах, вернулся лев.
Он бросил на землю большую лосиху, разорвал ее лапами пополам, подвинув людям меньшую часть, сомкнул зубы на своей законной добыче и занялся ужином.
— Не спите, сиор. — Мильвио спешно вырезал из дичи полоски мяса, чтобы насадить их на подготовленные прутья орешника. — Нам надо поесть. Только немного.
Дэйт устало кивнул, сел на плоский камень, поближе к огню, и все равно начал клевать носом, едва не падая головой в костер. Запах мяса, стоило тому начать поджариваться, заставил желудок слабо стонать. Никто из них нормально не ел уже несколько дней.
Дэйт одолел свою порцию, жуя монотонно и неспешно. Ему требовалось поговорить с Мильвио, но апатия и усталость, что пришли после долгого тяжелого дня, связали его уста молчанием. Он поел, подкинул в костер еще веток и заснул под тихий, непонятный разговор наемника и крылатого льва.
Снились ему лопающиеся зеркала, синее пламя, сжирающее страны, львы, заполонившие все небо, белый огонь, армия мертвых, среди которых он узнавал своих знакомых… и проснулся да Лэнг от тычка в плечо.
Костер продолжал гореть, небо медленно растворяло тьму, начинало сереть, а трава была белая от выпавшего снега.
— Рассвет, сиор.
Дэйт, сонный и продрогший, с трудом вытянул ноги, мечтая о горячем напитке и хоть каком-то комфорте, все еще слыша треск зеркал из своего сна.
— Проклятье. Я не помню, как уснул. Где мы находимся?
Южанин пожал плечами:
— Какая-то безымянная земля. Один из островов архипелага Летоса.
Дэйт осмыслил полученную информацию, видя, что Мильвио ждет его реакции.
— Летос от Горного герцогства в тысячах лиг и месяцах пути.
— Именно так, сиор, но д’эр вин’ем существа необычные и способны преодолевать большие расстояния за краткое время. Поэтому их ценили волшебники.
— Тот темный мир… и падение. Бесконечное…
Треттинец довольно кивнул:
— Совершенно верно. Это Переход. Взрослые д’эр вин’емы могут скользить по границе нашего
