Том схватил его за воротник.
– Не смей так говорить о моем друге.
Он толкнул Редмонда с такой силой, что тот поскользнулся и упал на спину. И все засмеялись.
Шон повернулся к остальным. Было что-то сюрреалистическое во всех этих ярко-оранжевых палатках под полярным ночным солнцем, вместе с собаками и Редмондом, державшимся за разбитый нос, из которого сочилась кровь, капая на снег.
– Я заплатил за участие, – заявил Шон настолько уверенно, насколько мог. – И я имею право быть здесь. Если кто-то с этим не согласен, пусть скажет.
– Я не согласен! – выкрикнул Редмонд. – Это моя экспедиция. – Он поднялся на ноги, глаза его метали молнии. – Заткните этих гребаных собак! – Он огляделся, ища поддержки. – Кто со мной?
Никто не ответил.
– «Фрам», – сказал Том Шону.
– Ага, «Фрам», бляха-муха, – согласился Шон.
Они направились обратно к своей палатке, не решаясь взглянуть друг на друга, готовые получить удар в спину, но слышали лишь, как Редмонд злобно орет на остальных и как скулит одна собака.
Угомонив собак и убедившись, что поблизости нет медведей, они переглянулись с довольным видом. Но только оказавшись под оранжевым тентом своей палатки и положив разряженную винтовку у выхода, оба смогли вздохнуть спокойно и «дали пять» друг другу, а затем повалились на спины, и их разобрал истерический смех.
Им удалось поспать, но через пару часов они проснулись от собачьего лая. Выглянув из палатки, они с недоумением увидели, что остальные пять команд уже снялись с места и запрягают собак. Они бросали их. Шон с Томом смотрели, не веря своим глазам, как их товарищи-полярники под предводительством Редмонда покидают их, великодушно оставив им натяжной забор.
– Ублюдки, – сказал Том, почесывая за ухом их ведущую собаку, Рокси. – Подумаешь…
– Они нам не нужны, – откликнулся Шон. – Теперь мы можем устраивать свои собственные экспедиции. Уверен, Кингсмит не откажется финансировать нас.
– Отлично. Но давай для начала вернемся живыми из этой.
Они решили пройти собственный круговой маршрут, и, когда они скользили на санях и менялись, а Шон бежал рядом, стараясь двигаться в такт, и чистый морозный воздух дул ему в лицо под перезвон бубенцов собачьей упряжки, он от всего сердца поблагодарил Джо Кингсмита за возможность испытать все это.
И вот мы наконец вернулись на наш ледник, и далеко внизу увидели наш фьорд, испещренный точками, – это были Туле и наш дом, то место, о котором мы так мечтали в течение бесконечных, изматывающих месяцев.
Мы объявили привал и подождали, пока Увдлорьярк исследует расселины в леднике на пути к нашему дому, и пока я так сидел, ко мне подошел Кнуд и протянул руку.
– Много раз за это лето, – сказал он, – я начинал сомневаться, что мы сможем пройти дальше. Но теперь, когда вместе завершили такую экспедицию, мы больше никогда не должны расставаться. В какую бы точку мира ни отправились, мы везде должны быть вместе.
Я слышал за свою жизнь много речей, по большей части то были глупые наветы о дружбе и верности, произносимые на банкетах и собраниях, но здесь, на леднике, Кнуд не побоялся высказать простыми словами то, что действительно чувствовал. И я ответил ему согласием. Так редко мужчинам хватает храбрости сделать то, что действительно хочется сделать, и сказать то, что они действительно думают, особенно другим мужчинам. Но Кнуд сказал это, и я никогда не забывал этих слов до самой его смерти, и никогда их не забуду, пока жив я сам.
Арктическое приключение: моя жизньна ледяном Севере (1936 г.).Петер Фрейхен27
Утром во вторник, словно генерал, достигший горного кряжа, за которым собрался противник, Шон пришел в суд первым. Он выскользнул из «Белого медведя» пораньше и, пройдясь по улицам вдоль городских стен, заглянул в дешевое кафе. Шумная будничная суета остудила его кипящий разум. Вторник, среда, четверг – вот и все.
Он услышал уверенные тяжелые шаги по паркету и уловил аромат сигары «Коиба Сигло № 6», прежде чем увидел своего адвоката. Соубридж хорошо отдохнул, был полон энергии и уселся на свое место с бодрой усмешкой. Затем появилась миссис Осман, выглядевшая так, словно спала в своем черном костюме. На этот раз ее портфели несли двое молодых помощников, напоминавших членов какой-нибудь воинствующей секты. На приветствие своего оппонента она ответила вполне любезно.
– Столько показухи, – сказал Соубридж, когда они прошли. – Но это дает людям ощущение, что о них пекутся. Сам так же делал.
И больше он не отвлекал Шона, погруженного в свои мысли, до начала заседания.
Поднявшись на кафедру, Шон избегал смотреть в лицо кому бы то ни было, продолжая давать свои нехитрые показания.
Они были в пещере. Началось обрушение. Том оказался с одной стороны, он – с другой. Том попытался вернуться назад, но поскользнулся и провалился в расселину.
– Было почти совершенно темно, горел только мой головной фонарь. Я подполз к краю и ничего там не увидел. Мой луч проникал метров на шесть, и я различил края, где раскололся лед. Там было очень глубоко, и свет не доставал до низа. Я не видел фонаря Тома. Была сплошная чернота. Я крикнул ему, позвал его. Ответа не было. Мне стало страшно. Я подумал, что тоже умру. Но я собрался с силами и стал пробираться на ощупь, пытаясь выбраться туда, где, как я думал, был выход. Я ужасно боялся, что тоже поскользнусь и свалюсь в расселину. Я не знал, надолго ли хватит фонаря. Я ничего не слышал и не знал, успели ли остальные выбраться из ледника. Кругом был полнейший разгром, вся пещера обрушилась, повсюду валялись куски и большие глыбы льда, и мне приходилось ползти. Я просто старался двигаться вверх и искал туннель. Дальше я мало что помню.
Шон лежит на животе, он едва может дышать, но он понимает, что кислород жизненно важен и старается сдерживать дыхание. Луч фонаря выхватывает нагромождения кусков льда, матовых и блестящих, белых, серых, синих, прозрачных. Шон потрясен, он содрогается от шока, не представляя, не ранен ли он, не течет ли кровь, он только слышит удары своего сердца, отдающиеся во всем теле, и понимает, что должен двигаться, иначе умрет.
Он опирается на локти и делает рывок вперед, но его правая нога придавлена тяжелым куском льда. Он высвобождает ногу и ползет дальше. Пар дыхания клубится в свете фонаря – он слишком интенсивно дышит, надо замедлить дыхание или он задохнется. Медленнее… Он не должен звать Тома, чтобы звук его голоса не вызвал очередное обрушение, его лицо
