– Шон, мне так жаль, – сказала она. – Ты в норме?
– Ты знаешь? – Он уставился на бывшую жену. – Откуда? Я только что узнал.
– Руфь позвонила мне. – Она отошла, пропуская его в дом. – Прямо на рассвете. – Она едва заметно улыбнулась.
– Руфь Мотт?
– Ей первой сообщили.
Запах дома обескуражил Шона. Старые дубовые полы и лестница, пчелиный воск для полировки – разорительная традиция. Он заметил вазу с оранжевыми розами на столе.
– Ты срезала «виски-мак»?
Они всегда оставляли их цвести на дорожке, чтобы гости наслаждались ароматом.
– Чтобы дождь не побил. Кто-то позвонил ей из Шпицбергена: Том, очевидно, указал ее как ближайшую родственницу. Но ты и так это знал.
Шон коснулся бутона розы, и лепестки упали на стол.
– Я не помню в деталях все, что тогда происходило, – сказал он.
– А я помню… Они ведь виделись, не так ли? В тот последний раз.
– Да, но я не сознавал, что она была официально… ближайшей родственницей.
Шону не понравилась мысль о том, как Руфь Мотт могла воспринять тот последний вечер. Но Гейл могла узнать об этом лишь от нее, поскольку в то время их развод шел полным ходом и они общались только через адвокатов. Он посмотрел на лестницу. Кто-то еще был дома, он чувствовал это.
– Чья эта серебряная машина?
– Этот цвет называется минеральный белый. И она моя.
– Ты говорила, что хочешь оставить «сааб» навсегда.
– Если бы он был на ходу, я бы оставила. Но он не на ходу. А эта новая, похоже, подключена к спутнику, так что за мной следят из космоса, не спрашивая моего желания, так и будет, если я не засяду за компьютер на несколько часов и не придумаю, как это отключить. У нее встроенная…
Она не договорила, поняв, что он не слушает. Его внимание привлекли изменения в его старом доме, которые он ощущал, но не мог определить. Он уставился на срезанные розы, потом отвел взгляд. Это уже было не важно.
– Рад, что у тебя теперь хорошая машина.
– Я консультировалась.
Она перевесила картины. И на столе появилась новая лампа. Том был мертв, вот почему Шон приехал сюда. Чтобы Гейл смогла выразить его скорбь. Но она с этим не справлялась.
– Вы с Руфью тогда помирились?
– Надеюсь, да. Я… я была несправедлива к ней.
– Ей не следовало вмешиваться.
– Она знает. А мне следовало прислушаться.
Встревоженный ее дрожащим голосом, он прошел на кухню. Ему невольно захотелось снять куртку и сбросить сумку. Он взглянул на скамью. Раньше тут лежала стопка газет, на которой любил спать их большой полосатый кот.
– Где Гарольд? – Он огляделся и позвал его.
– Он тоже умер. В прошлом году. Чай? Кофе? – Гейл налила в чайник воду, она стояла спиной к Шону.
– Ты мне не говорила. – Он против воли изучал все вокруг. Казалось, каждая вещь, которую он узнавал, смотрела на него с укором. – Этот дом не слишком велик для тебя одной?
Гейл обернулась:
– Шон, зачем ты приехал? Ты ведь мог позвонить.
– Это же мне сказала Мартина.
– Ах, какая она рассудительная.
– Ты как будто даже не расстроена из-за Тома. Ты и правда не расстроена? Могла бы позвонить… – Он замолчал. Разумеется, она была расстроена.
– Да, это шок и да, я расстроена, но я больше никогда не звоню тебе, если только это не касается Рози. Я полагала, ты это знаешь. – Она говорила спокойно. – Итак, будут похороны. Что еще? Ты получил наконец свое рыцарство?
– Еще нет, но получу. – Шон был сбит с толку. Прежде Гейл не была такой. Она была мягкой.
– За твои заслуги в области британского бизнеса. В пику моему отцу.
– Будем надеяться. – Шон отвел взгляд – он словно видел призрачные тени всех вечеринок и ужинов, знакомых тарелок, с которых когда-то ел, буфетов, куда они были убраны. Пучков трав, подвешенных под потолком. – Дорожка, – сказал он внезапно. – Она в ужасном состоянии. Хочешь, я позвоню? Ты до нее никогда не доберешься, чем дальше, тем она будет становиться хуже. Мне это не трудно. – Он уже жалел, что сказал это. Ему хотелось, чтобы она отказалась.
– Я знаю, что ты повелитель вселенной и все такое…
– Это банкиры – повелители, а я никогда не был банкиром…
– На случай, если ты не заметил: дождь льет не переставая уже месяц.
– В Лондоне не было ни капли.
– Мне все равно, что там делается в Лондоне. Нельзя приводить в порядок размытую дорогу, нужно дождаться, пока она высохнет. Все уже подготовлено. Но спасибо, что напомнил.
– Значит, у тебя все в порядке? Ты не в глубокой депрессии?
– Жаль огорчать тебя, но я в полном порядке. – Она вытерла глаза и отвернулась от него.
– Это Шон?
Его дочь Рози возникла из-за кухонной двери. На ней была длинная футболка с надписью «ЗАХВАТИ»[7], медово-русые волосы были скручены в уродские дреды. Уши сплошь в пирсинге, и Шон с тревогой заметил новую этническую татуировку выше локтя.
– Рози, – простонал он, – что ты с собой сделала?
– Выросла без тебя? Почему мама плачет? Шон, зачем ты вообще здесь? – Рози обняла мать и метнула на него злобный взгляд.
– Все в порядке, – сказала Гейл. – Правда. Мы просто беседуем.
– И мне не нравится, что ты меня так называешь, – заявил он. – Я все-таки твой отец.
– Ага, да пошел ты. Отец – это вроде бы тот, кому ты можешь доверять, кто дает слово и держит его, кто не подводит тебя и не врет снова и снова, если обещал что-то не делать. Мама плачет каждый день, если хочешь знать.
– О, ради бога, я вовсе не…
– Боже мой! Ну почему все всё время врут?
– Когда-нибудь, Рози, ты сумеешь понять, что мир не всегда бывает черным и…
– …белым, – договорила она за него. – Я знаю. Он становится серым, и в сером, Рози, такие люди, как я, делают деньги, и врут другим, и – словом, поганят жизнь другим людям. В сером. Я это усвоила, Шон.
– Она не знает, – сказала Гейл тихо.
– Чего не знаю? О, ты заделал ей ребеночка? Ну, я в этом участвовать никак не собираюсь.
– Нет, я не поэтому приехал, и я не знал, что ты здесь, я думал, сейчас сессия. Я приехал сказать твоей маме, что нашли тело Тома. Лично приехал, Рози, не для того, чтобы ты меня оскорбляла, а чтобы как-то смягчить удар. Только она уже знала.
Рози, ошарашенная, уставилась на мать.
– Руфь звонила утром. – Гейл обняла дочь одной рукой. – Я все тебе расскажу. – Она посмотрела на Шона через плечо дочери. – Спасибо, что приехал. Я тебе признательна.
Он растерянно смотрел на свою плачущую дочь и чужую женщину, когда-то бывшую его женой. Его выталкивали из его же дома. Бывшего дома.
– Рози, – произнес он мягко, – если ты когда-нибудь захочешь увидеть меня…
– С чего бы мне этого захотеть? – Она не смотрела на него.
– Ты моя дочь, и я
