– О, Кэллум, мне так жаль, я как-то об этом не подумала. – Я нежно погладила его руку, стараясь приглушить боль в его глазах. Он выглядел таким потерянным, почти побежденным, и мне снова захотелось утешать его. – А ты не считаешь, что это даже хорошо? Если ей станет известно, кто ты такой, то ты сможешь разузнать немного о себе и, ну, не знаю, может, это подскажет нам, что делать дальше.
Он покачал головой:
– Вряд ли я вынесу какую-либо информацию о моем прошлом. Одно дело вести жизнь, полную бесконечных страданий, и другое – вспомнить обо всем, что некогда потерял. Существование превратится в бесконечный кошмар. Вспомни Лукаса.
Я задумалась о своей жизни, своей семье, своих друзьях, о том, как чувствовала бы себя, видя и слыша их, но зная, что они считают меня мертвой. Это было бы невыносимо.
– Мне так жаль, – повторяла я как заведенная. – И на чем, ты считаешь, мы должны остановиться? Если хочешь, мы можем забыть о Кэтрин. Не думаю, что она будет мстить мне за что-то там вечно.
Кэллум вздохнул:
– А я не понимаю, чего это она так суетится. Что она может со всего этого поиметь?
– Вот именно. Казалось бы, если у нее есть все мои воспоминания, зачем ей еще и общаться со мной? Вообще-то, – добавила я, и мои мысли перескочили сразу через несколько ступенек, – если бы у нее были собственные воспоминания, то зачем ей вообще возиться со мной? В чем смысл этого? Держу пари, что своих воспоминаний у нее нет – может, только те, что она нажила, будучи дерджем.
Несмотря на все мои усилия, настроение у Кэллума не улучшилось.
– Может, ты и права, – неохотно признал он, – но, может быть также, она просто ужасно мстительная. Мы ничего не узнаем, не поговорив с ней.
– Хм. Подумай сам – она реально ненавидит меня, и ты не сумеешь пообщаться с ней, пока я не сниму амулет, а этого не произойдет. – Я не могла представить, что мы доверительно беседуем втроем с Кэтрин, как сейчас вот с Оливией. И было совершенно исключено, что я отдам ей свой амулет. При этой мысли меня передернуло.
– Мы – ну, ты – собираемся рано или поздно поговорить с ней. И если мы будем больше знать о том, что случилось, когда она воскресла, то это поможет нам определиться с нашими планами.
– Значит, мы должны сделать следующее: выследить ее, задать несколько вопросов и получить на них ответы.
– Думаю, да. И нам опять понадобится некое подобие плана. Как насчет… Упс, пора менять тему. Сюда идет Оливия.
Я обернулась взглянуть на щенка, выходившего к нам из ручья. Он насквозь промок и каждые несколько метров останавливался, чтобы хорошенько отряхнуться. В брызгах воды вокруг него сверкали на солнечном свету маленькие радуги. Он то и дело подпрыгивал, вилял хвостом и радостно лаял. Даже не имея в руке зеркала, я хорошо представляла себе Оливию – то, как она веселится со щенком, прыгает вместе с ним. Повернувшись, я посмотрела на них в зеркало. Все было так, как я и предполагала: Оливия носилась туда-сюда с Бисли, ее плащ был откинут назад, юное лицо раскраснелось. Хотя Бисли не мог слышать девочку, казалось, он видел ее так же хорошо, как и Кэллум. Щенок прыгал и лизал ее вытянутую ладонь, заставляя хихикать. И оба они были мокрые с ног до головы.
– Мне кажется, ты ему нравишься, – сказал Кэллум, глядя на Оливию. И я видела, как она отвечает ему, как вздымаются ее хрупкие плечи, как она пытается отдышаться. – Я уверен, что это будет несложно. Спросить? – Она кивнула и повернулась ко мне, немного смущенная. Я улыбнулась ей, а Кэллум снова обратился ко мне: – Оливии очень хочется еще как-нибудь поиграть с Бисли. Она считает, они хорошо ладят.
– Ну конечно. Моя соседка будет только рада, если я время от времени стану брать его на прогулку. Если хочешь, мы будем гулять с ним регулярно.
Оливия, казалось, вот-вот умрет от радости. Она прыгала на месте и снова цепляла один большой палец за другой. Потом энергично кивнула, и ее словно прорвало: слова, которые не были слышны мне, слетали с ее губ с немыслимой скоростью, а руки словно дирижировали этой речью. Мне не нужно было знать смысла произносимых ею слов, чтобы понять: она преисполнена счастья. Она буквально светилась им.
– Наверное, пусть она сама поговорит с тобой, – пробормотал Кэллум. Он подвел Оливию ко мне и усадил рядом. Незнакомое прежде покалывание появилось в моей руке одновременно с потоком слов, извергаемым ею. Кэллум улыбался за моей спиной, а я тем временем изо всех сил старалась не вздрогнуть под этим натиском. Пронзительный, взволнованный голос девушки был настойчивым, ее энтузиазм заразительным. Бисли, несомненно, оказался важнейшим событием ее дня; и я не могла не улыбаться, глядя на нее. Наконец она притихла и замолчала, чтобы дать слово мне.
– Знаешь, мне тоже кажется, что ты ему нравишься. – Я жестом показала на щенка, терпеливо сидевшего неподалеку от меня. – Я никогда не видела, чтобы он вел себя так хорошо.
– Правда? Ты так считаешь? Конечно, он очень уж распрыгался, но я привела его в чувство. – В ее голосе явственно слышалась гордость.
– Точно. Он еще не до конца выдрессирован, так что ты отлично справилась.
– Честно? – Она была очень довольна собой. – Возможно, прежде у меня была собака… Ну, прежде. Ты меня понимаешь.
– Понимаю. – Я попыталась сжать ее руку, но не почувствовала ее, как чувствовала Кэллума. – Ясно, что у тебя есть дар общаться с собаками, и потому ты можешь присоединяться к нам каждый раз, как мы пойдем гулять. Уверена, со мной он не будет таким послушным.
– Я жду этого не дождусь. Мы пойдем гулять завтра? Твоя соседка позволит тебе взять его так скоро? Ты сразу же позовешь меня? Теперь я знаю сюда дорогу, и Кэллуму не нужно будет провожать меня… – Она продолжала тараторить, задавала вопросы, не дожидаясь ответов. Это было волшебно. Ее карие глаза сияли от возбуждения, золотые искорки в них поблескивали на солнце, когда она то и дело гладила голову Бисли. Ему это нравилось, хотя он ничего особенно не чувствовал.
Мы оставались в парке в течение часа, пока щенок не устал до такой степени, что не мог идти обратно, и Кэллум предложил отвести Оливию домой. Ей не хотелось этого, но я услышала, что он напоминает ей о том, что вечером ей надо будет еще подпитаться эмоциями. Наконец они
