— Позвольте и мне сказать. — Кича Янков поднялся, опираясь на ящик.
Резкие складки у рта, оттененные зыбким светом свечи, придавали его лицу горькое выражение.
— Не лучше ли нам подождать нашего комиссара? Он задержался у Ранковича и, возможно, привезет какие-нибудь новые инструкции. Решать самим вопрос о штурме Синя в создавшихся условиях слишком сложно и ответственно. Я так считаю.
— Правильно, — поддержал Милетич своего командира роты и повернулся к Вучетину. — Нельзя не учитывать того, что произошло. Вы бы слышали, что говорят черногорцы! — Голос его сорвался от волнения.
— Что же они говорят? — медленно, с усмешкой спросил Вучетин.
— А вот говорят то, что сербы слишком уж завеличались, что они нарочно убивают черногорцев. Вот что говорят! — грубо отрезал Иован. — Вместе на Синь идти теперь нельзя.
— Скажи, Радович, — повысил Вучетин голос, — разве перед лицом неприятеля, накануне боя можно поссорить наших бойцов? Разве у наших людей не чиста совесть, что их можно запугать? Разве мы не дружные братья в одной семье югославских народов, что так легко можно вызвать у нас недоверие друг к Другу, рознь и вражду? Я против того, чтобы откладывать или отменять бой.
— Я согласен с тобой, — твердо ответил Радович.
Его поддержали другие командиры и политкомиссары.
— Наша совесть чиста!
— Нас не поссорят!
— И не запугают!
Во всех углах заговорили наперебой. Многие пододвинулись к Вучетину, окружили его, и оказалось, что в палатке очень тесно.
Кича Янков, видимо, больше не колеблясь в вопросе, как нам быть, подсел ко мне ближе и решительно сказал:
— Ну, раз так, друже Загорянов, мы тебя слушаем.
В его голосе звучало нетерпение, а в глазах разгорался огонек боевого азарта.
— Каковы данные разведки о противнике? — спросил я, чувствуя на себе подбадривающий взгляд Вучетина.
Радович подробно объяснил. От жителей он узнал, что немцы готовятся безмятежно встретить Новый год. Они чувствуют себя здесь полными хозяевами и стараются досыта нагуляться перед отъездом на Восточный фронт. Идти в дозор или на заставу для них — сущее наказание. Полк сильно потрепан и, очевидно, будет переформировываться. Конечно, он хорошо вооружен: есть станковые и ручные пулеметы, минометы, несколько горных орудий и один-два бронетранспортера, которые служат для пересылки почты и охраны офицеров в их поездках в Сплит или Книн. Немцы занимают в городе главным образом большие дома. Штаб полка размещается в доме с башней, что на площади. Сплошной линии полевой обороны нет. Удаленных от гарнизона застав немцы тоже не выставляют после того, как одну такую заставу партизаны уничтожили. Ограничиваются лишь небольшими заставами и дозорами непосредственного охранения и наблюдения. Наиболее бдительно охраняются окраины, к которым примыкают овраги, кукурузные поля. В самом городе ни баррикад, ни капониров. Кирпично-земляные бункера находятся только на выходах из города. Поле по сторонам шоссе, а на ночь и само шоссе минируются.
Я взглянул на карту.
— Нам важно тихо и внезапно проникнуть в центр города. Какой путь самый близкий?
— Вдоль шоссе.
— С этой стороны противник, очевидно, нас совсем не ждет. Но как быть с минами?
— У нас минеров нет, — сказал Радович. — Есть овцы и козы. Можно их погнать на мины.
— Узнаю тебя, друже. Ты предусмотрителен, — с улыбкой одобрил Вучетин.
— Овцы и козы не годятся. Это не средство современного боя, — возразил я. — Они только поднимут шум, разбудят немцев, сорвут операцию. Что собой представляет минное поле?
Указывая по карте, Радович объяснил мне, что глубина его не превышает десяти метров, передний край проходит в ста метрах от северной окраины; мины натяжного действия…
В моем мозгу уже созрело решение, пожалуй, наиболее правильное, какое можно было принять в данном случае. После всего услышанного от Вучетина и Радовича мне стало ясно, что на успех открытого боя рассчитывать нельзя. Я вспомнил бои, в которых мне приходилось участвовать со своей ротой, когда противник имел численный перевес. Вспомнил проверенную на опыте нашу сталинскую тактику: внезапность, стремительность удара.
Обстановка представлялась в следующем виде. Моральный дух немцев явно невысокий. Их отправляли на убой в Россию. В канун Нового года немцы, конечно, напьются, подгуляют и будут не в состоянии быстро ориентироваться, привести себя в боевую готовность.
Мой план операции по захвату Синя и уничтожению немецкого полка был таков:
— Черногорский батальон, — говорил я, водя указкой по карте, — занимает северо-восточные склоны горы Висока, которая господствует над окружающей местностью, и, обеспечивая себя справа со стороны урочища Муша, наносит внезапный удар по деревне Будимир и в направлении католического костела в городе. Одна рота батальона ставится в засаду на случай прорыва немцев по оврагу через водяную мельницу на деревню Павич. Шумадийский батальон скрытно развертывается на рубеже Сухач — Цурлине и, обеспечивая себя слева со стороны Милонович, наносит удар с северо-востока по центру города, используя для этого проходы в минном поле вдоль шоссе Синь — Врлик.
Устройство проходов я брал на себя. Пригодилась мне вторая моя военная профессия минера, которую я со своей ротой изучал по дороге к Днепру.
— Минометы батальона, — продолжал я, — действуют непосредственно со своими ротами. Коце Петковский с противотанковым ружьем следует с основной ударной группой шумадийцев на случай появления на шоссе бронетранспортера или броневика противника.
Проникнув в город, каждый взвод штурмует свой, заранее определенный объект. Политкомиссары рот немедленно связываются с жителями, которые нам, конечно, помогут. Если же немцы все-таки успеют кое- где занять оборону в домах, то нужно такие опорные пункты блокировать, атаковать со всех сторон и сразу же пустить в ход гранаты. В крайнем случае подорвать или поджечь здания. Действовать смело, решительно.
Когда я кончил, кто-то проговорил с гордостью:
— Вот это да! Это видна Красная Армия!
Я чувствовал большой подъем сил и энергии и был счастлив, что могу принести в этом бою пользу партизанам.
Мой план был принят военным совещанием. И Вучетин с Радовичем тут же приступили к составлению боевого приказа».
17
«…Ночью землю сковала ледяная корка. Дул сильный ветер. Он выметал из оврагов сухой снег и с шуршанием гнал его по мерзлому полю. В полнейшей тьме ничего не было видно даже в трех шагах.
Я полз медленно, осторожно обшаривая каждый бугорок замерзшей земли, пока мои пальцы, нывшие от холода, не натыкались на проволочку. Перерезав ее ножницами, я дотягивался до мины и выкручивал взрыватель. Так обезвреживал мину за миной. К счастью, они были установлены совсем не густо, в правильном шахматном порядке. Это облегчало поиски.
За мной бесшумно крался командир взвода Байо с несколькими бойцами.
Через два часа напряженной работы был сделан проход в минном поле по левой обочине шоссе в ширину до пяти метров.
Покончив с минами, мы залегли в кювете, у шлагбаума. Послышались звуки губной гармошки. Это шел патрульный. Дойдя до места, где мы лежали, он повернул назад. Байо вонзил ему в спину нож. Немец упал с хриплым стоном.
