Она же оказалась на удивление спокойной. Как будто чего-то подобного он и ожидал. И даже не по себе стало от понимания: да он же насквозь меня видит. Или думает, что видит – отсюда и вся самоуверенность, презрение, которое казалось несправедливым. Да кто ж на самом деле мог сказать мне сейчас, не заслужила ли его та, чьё тело я занимала теперь?
Хилберт покачал головой.
– Как вы были подлой вралью, так, похоже, и остались. А я ведь в какой-то миг начал думать, что время могло вас изменить. – В его голосе вдруг почудилась странная горечь. – Что отец не зря потратил столько сил и денег, чтобы выкупить ваши долги. Вынуть вас из той бездны нищеты, в которую вы погружались всё сильнее. Если бы вы не были Ключом. Ценным Ключом, который поможет Ордену, то и догнивать бы вам сейчас в своём имении с протекающей крышей.
Как ни мало прояснилось что-то в голове, а всё равно на душе мерзко стало. Уж не знаю, от чего больше: от того, что владелица тела, возможно, и правда была той ещё дрянью, то ли от того, что из-за неё теперь я в огромном долгу перед Хилбертом и его отцом не только из-за спасения от смерти в лесу, но и более вероятной смерти от голода раньше.
Невыносимо захотелось схватиться за голову. Казалось, я сейчас просто с ума сойду прямо на этом месте. И угораздило же оказаться в теле не какой-нибудь пастушки, у которой только и забот, что гулять с белыми козочками по зелёным лугам и строить глазки деревенским красавчикам. Нет, меня занесло в тело обнищавшей аристократки, у которой скелетов в шкафу немерено.
– Разве я о чём-то вас просила? О какой-то помощи? – решила я пойти ва-банк.
Думала, сейчас в глазах Хилберта вспыхнет недоумение или гнев за неуклюжие попытки откреститься от всего, что было раньше.
– Нет. Конечно, нет. – Он улыбнулся так, что у меня вся спина покрылась мурашками. – Вы предпочли бы сдохнуть в своём каменном гробу, дожёвывая последнюю туфлю. Я это прекрасно знаю. И возможно, помня о том, какими проклятиями вы сыпали на голову отца, я бы поверил в ваше желание покончить с собой. Если бы не этот кинжал…
– Может, это единственное оружие, которое оказалось у меня под рукой.
Я пожала плечами и встала. Прошла мимо Хилберта и поставила пустую кружку на стол.
При каждом шаге боль вспыхивала в боку. Но гораздо больше колол пытливый взгляд йонкера. Он громко усмехнулся и подошёл со спины – близко, едва не придавливая меня к столику. Теперь другой мужчина решил нарушить моё личное пространство – нарочно, с угрозой, – но почему-то отшатнуться от него не хотелось. Я даже чувствовала тепло его тела – и что-то мне подсказывало, что подобная близость вовсе не может быть приличной.
– Можете строить из себя вдруг проснувшуюся невинность сколько угодно. Но ритуальный кинжал в вашей руке – это не случайность. И я выясню, для чего он предназначался. – Голос Хилберта стал ниже, пробрал меня до самой глубины нутра. – Вы всех доводите до беды. Не пожалели ни матери своей, ни сестры. Вы заслужили всё, что с вами случилось. И ваша деланая гордость не стоит и клока шерсти блохастой собаки.
Он отошёл, и я тут же повернулась к нему. Но увидела только, как он выходит прочь. Мелькнула его спина, широкая, сокрытая светлой тканью рубашки – и пропала. Я чуть присела на столик, едва переводя дух. Слыхала о людях с сильной энергетикой, даже встречала несколько раз. Так вот у Хилберта она буквально с ног сшибала. Его бы экстрасенсу показать. Но и невероятным образом она завораживала. Если это наследственное, то встречи с его отцом приходилось опасаться больше всего.
Можно догадаться, что спать я легла в весьма разодранных чувствах. И спала, признаться, паршиво, чего со мной давно уже не случалось, потому как обычно я так уставала за день со всей этой вечной беготнёй, телефонными звонками клиенток, Антона и мамы, что едва успевала прочесть пару страниц книги, как у меня начинали закрываться глаза.
От воспоминания о маме внутри аж сжалось что-то. Было не так жаль, возможно, сорванной свадьбы, чувств будущего мужа и устроенной вполне себе неплохо жизни, как того, что я, может быть, маму больше никогда не увижу. Не то чтобы я была заботливой дочерью последние месяцы, часто звонила или приезжала, зная, что после смерти отца, пусть и ушедшего от нас много лет назад, ей приходится непросто. Да только я не слишком задумывалась о том, поглощённая собственными заботами. А сейчас от мысли об упущенном времени, которое я могла бы провести с ней, стало как-то совсем горько.
И я лежала на неудобном комковатом матрасе этого странного постоялого двора, глядя в тёмный потолок и надеясь, что вот-вот очнусь, и это закончится, но оно никак не заканчивалось. По боку то и дело пробегалась резь, но и она скоро не смогла отогнать навалившейся усталости – и я всё же уснула.
А утром вновь пришла Лаура, постучала, конечно, прежде чем войти, но я всё равно вздрогнула, когда увидела её перед собой, распахнув глаза.
– Как вы себя чувствуете, мейси? – с мягким участием поинтересовалась девица.
Я села на постели, потирая глаза и по привычке нашаривая ногами тапочки на полу. Только взяться им тут было, конечно, неоткуда, а потому я разочарованно поджала озябшие ступни.
– Гораздо лучше, чем вчера, – пробормотала, сглотнув сухость в горле. Почистить бы зубы. Интересно, у них вообще здесь чистят зубы? – Если бы не ваша забота…
И тут в голове мелькнула, как мне показалось, здравая мысль. Находиться одной среди мужчин мне было мало того что неприятно, так ещё и, наверное, не слишком прилично. Уж после гибели той неизвестной мне женщины, которая меня сопровождала из дома, йонкер не мог не задуматься о компаньонке для меня.
Лаура мне нравилась, на этой не слишком чистой работе её, скорей всего, держала необходимость – а потому я решила уже выйти из тени и начать устанавливать свои правила. Хотя бы понемногу. Без поддержки – да что уж там, – без сообщницы в этом мрачном и порой враждебном мире мне придётся совсем туго. А эта девушка почти не была со мной знакома и знала обо мне лишь то немногое, о чём болтали сплетники. А главное – не испытывала, кажется, никакой неприязни к Паулине
