Я остановил время, включил форсаж и… лишь оказавшись возле двери, понял, что на мне чего-то не хватает. Опустил глаза, тихо охнул и резко развернулся. В воздухе в центре гостиной сиротливо висела задняя половина только что сшитых Варькой шорт в окружении дисперсной пыли, когда-то бывшей их передней половиной.
— Твою мать! — рванул я в ванную, с расстройства не заметив, как на чистом автомате отпустил время, а когда вернулся в комнату в набедренной повязке, сооруженной из банного полотенца, там уже была Варвара с остатками моих шорт в руках.
— И как это прикажешь понимать? — грозно спросила она.
— Как очень неприятный для нас обоих факт, — честно признался я. — Только что выяснилось, что суперменствовать я могу лишь в костюме Адама.
— Ну, для тебя факт неприятный, принимаю. А чем он неприятен для меня?
— Так обшивать-то супермена кто будет? Разумеется, его личная портниха.
— Ах ты зараза!
И личная портниха ринулась в атаку, норовя огреть супергероя тем, что осталось от его шикарных шорт. Знал бы, что так тяжело удирать, одновременно поддерживая то, что в данный момент заменяло мне трусы, ни за что бы не стал дразнить эту маленькую фурию, а замораживать время я уже боялся…
8
За три дня отсидки, как говорил я, или залегания на матрасах, как говорила Варька, страстная поклонница криминального чтива, мы с ней успели раз двадцать поругаться, раз двадцать помириться и в промежутках между этими важными событиями сделать целую кучу дел. Варька обшила меня с головы до ног, рассказала все про себя, про своих друзей и подруг и даже написала два портрета с моей персоны. Один, написанный Варькой после очередного примирения, достоин Третьяковки или Лувра, я на нем такой красавчик, что, был бы бабой, точно бы в себя влюбился, а перед портретом, что писался после ссоры, только стоять, скорбно склонив голову, и думать: «Ну прямо как живой. Покойся с миром, с-с-сволочь!» В отместку я тоже попытался написать ее портрет, над которым она долго хохотала, потому что моих талантов в этой области хватило только на «клякса, клякса, запятая, минус — рожица кривая». Помимо этого шедевра, в промежутках между ссорами (причина та же: «колись, зараза, из какой галактики к нам прибыл?») с последующим примирением я исписал две общие тетради головоломными формулами, атакуя свою главную проблему со всех сторон. Но, с какой бы стороны ни шел на штурм, натыкался на одну и ту же константу, имя которой — фактор временной неопределенности. Однажды был пойман Варькой за этим занятием, но на радостный вопль «начинаешь процедуру передачи знаний внеземных цивилизаций? Дай посмотреть!» ответил категорическим отказом и требованием не совать свой нос в чужой вопрос. А когда тетрадки кончились, я со злости подверг их экзекуции, распылив на атомы ладонью. При этом даже рукав рубашки не закатывал. Распылить его на атомы, как перед этим шорты, я уже не боялся, так как после угрозы Варьки прибить одного недоделанного Бэтмена за порчу ее имущества, в перечень которого, как я подозреваю, входит не только сшитая на меня одежда, но и то, что находится под ней, то есть я родной, проблему эту поспешил решить. Проанализировав свои действия во время экспериментов, я понял, почему в первый раз мои шорты уцелели, а когда попытался вырваться на волю — нет, сделал выводы и теперь мог спокойно замораживать время и превращаться в вихрь, не нанося ущерба Варькиному имуществу. Секрет был прост: надо всего-навсего мысленно представить себе, что ты находишься в глухом скафандре, защищающем от внешней среды как тебя, так и твою одежду. И скафандр этот — тонкая воздушная прослойка, которую не затрагивает процесс переноса материи за спину во время перемещения. Тут главное не терять контроль, иначе оконфузишься в любой момент. На этом период активной деятельности закончился, и мы начали откровенно скучать. Этому способствовало то, что к вечеру второго дня накрылся телевизор либо антенна. Телевизор я без специальных инструментов протестировать не мог, а чтобы проверить антенну, требовалось выйти наружу. Я предпринял было такую попытку, но был пойман Варькой и с огромным удовольствием ею же побит. Не больно. Это ненадолго нас развлекло, а потом опять навалилась скука. К скуке и моральным мукам (я все про тот гормон проклятый!) прибавились и муки физические — в холодильнике закончились продукты. Затаривалась моя портниха в расчете только на свою персону и на еще одного проглота (у меня, как и у нее, очень хороший аппетит) не рассчитывала. Короче, к исходу третьего дня затворничества нам уже конкретно хотелось жрать, мы мрачно дули пустой чай, а Варькин дядя Саша все не шел. И вот на четвертый день, когда мы от безделья и голодухи стали просто сатанеть, он наконец явился.
— Ну и как у вас дела? — спросил майор, окидывая нас пронизывающим взглядом.
— Еще немного, и я завою на луну, — честно призналась Варька. — Все встречи, все заказы отменила. Наврала, что чуть не при смерти лежу. Больна, но навещать не надо. Зараза страшная.
— О да! — закивал я под голодное журчание в животе. — Зараза. Да еще какая! Чего я только не стерпел от этой дьяволицы в юбке. Александр Сергеевич… вы, кстати, Пушкину не родственник?
— Буквально все мои знакомые как минимум раз в жизни эту тему поднимали, — хмыкнул майор. — Ты не исключение.
— Обидно, — вздохнул я, — какой удар по самолюбию. Я неоригинален! Да, так я чего хотел сказать? Готов сдаться на милость правосудия, согласен даже на одиночную камеру, — протянул я
