– Похоже, вы очень старательно искали припасы, – говорит он, разглядывая футболку и коробку с бумажными полотенцами, которые держал Леобен. – Мы разгрузили джип. И убрали заднее сиденье, чтобы вы могли начать складывать туда вещи.
Я сглатываю и вонзаю ногти в ладонь правой руки, отчаянно пытаясь взять себя в руки. Коул выглядит так же, как и всегда, но на записи, которую я видела минуту назад, он казался напряженным и холодным. Там определенно что-то происходило, но, даже когда боль расцветает в моей руке и расползается по телу, помогая успокоиться, я не могу подобрать слов, чтобы спросить его об этом.
Не могу придумать, что сказать. Впервые с тех пор, как Коул появился в хижине, я смотрю на него так, как все остальные – не как на друга или родственную душу. А как на оружие «Картакса». Его лей-линии внезапно превращаются в темные стрелы, пронзающие кожу. Он, наверное, считает мой пульс. И, вероятно, догадывается, что я схожу с ума. Он тайный агент, но почему-то я позволила себе забыть об этом. Его глаза сужаются, когда он смотрит на меня, и меня захлестывает волна страха.
Должна ли я его бояться?
Еще вчера этот вопрос показался бы мне смешным, но внезапно я ощущаю угрозу, которую он представляет. Его силу. Его военную подготовку. Смертельную грацию в движениях. Его лоб морщится, а в глазах мелькает подозрение, когда он переводит взгляд с меня на Леобена и обратно. Я знаю, что должна солгать. Он не должен узнать, что я подслушала их разговор. О чем бы они ни говорили, я не готова оправдываться перед ним, если до этого дойдет.
– Я в порядке, – говорю я. – Искала еду.
Леобен озадаченно смотрит на меня, но ничего не говорит. Он переводит взгляд за мое плечо, и я оглядываюсь. К нам шагает Мато в черной куртке с заклепками на плечах, пришитыми на манер эполет, в серой футболке и рваных черных джинсах. Его темные волосы заплетены в косу, а в руках металлический портфель. То, что Мато носил в «Картаксе», не очень отличается от того, что он надел сейчас, но при этом его имидж совершенно изменился. Сейчас он больше похож на хакера, а не на кодировщика.
– Где ты достал эту одежду? – спрашивает Леобен.
Мато кивает за плечо:
– Принтер в дальней комнате.
– О, умно́! – восклицает Леобен.
Мато оглядывает нас троих.
– Мне нужно поговорить с Катариной, а потом мы можем ехать.
Леобен пихает Коулу коробку бумажных полотенец, но футболки оставляет себе.
– Возьми. Я пока достану нам нормальную одежду. Ты уверена, что в порядке, кальмар?
– Да, все хорошо, – бормочу я. – Принеси мне что-нибудь синее.
Леобен кивает и, хотя все еще выглядит озадаченным, шагает вперед.
– Договорились. Я буду в дальней комнате.
Коул смотрит на нас с Мато, теребя в руках коробку. Кажется, он не хочет оставлять меня наедине с ним, и от иронии происходящего мне хочется смеяться. Никогда бы не подумала, что предпочту остаться один на один с членом Центрального штаба «Картакса», чем с Коулом.
Но мне и в голову не приходило, что он скажет, что контролирует меня.
– Увидимся через минуту, – говорю я. – Мне тоже нужно поговорить с Мато.
Нахмурившись чуть сильнее, Коул снова обводит нас взглядом, а затем разворачивается и уходит обратно к лестнице. Когда под его ботинками начинают скрипеть ступеньки, я судорожно выдыхаю.
Мато с любопытством в глазах провожает взглядом Коула, но если он и заметил напряжение, повисшее между нами, то ничего не говорит.
– Давай поговорим здесь, – предлагает он и направляется к открытой двери.
Комната завалена палатками, спальными мешками и различным снаряжением для выживания. В центре комнаты стоит пустой стол, вокруг которого расставлено несколько стульев. Мато ставит металлический портфель на пол и отодвигает для меня стул. Я молча опускаюсь на него, а он садится рядом, поднимает портфель к себе на колени и спокойно смотрит на меня.
– Как твоя рука? – спрашивает он.
Черное стекло его маски кодировщика медленно светлеет, пока не становится почти прозрачным. Его левый глаз кажется более тусклым, а бровь изогнута. На лбу виднеются несколько рядов маленьких черных портов, где провода врезаются в череп.
Я перевожу удивленный взгляд на руку, потому что успела забыть о панели. Но как только вспоминаю о ней, боль тут же возвращается.
– Еще болит.
Он кивает, а затем несколько секунд просто всматривается в мое лицо, мне становится неуютно.
– Ты меня помнишь? – спрашивает он.
Я открываю рот, но не знаю, что сказать. От того, что сквозь маску прекрасно видно лицо Мато, этот момент кажется мне чем-то сокровенным, словно сейчас он обнажает передо мной душу.
– Ну… да, – говорю я. – Но ничего конкретного. Твое лицо показалось мне знакомым, и я уверена, что она тебя знала.
– Она, – произносит он, растягивая слово и как бы прислушиваясь к его звучанию. А затем откидывается на спинку стула. – Да. Мы начали общаться, как только я появился в «Картаксе». Я изучал алгоритмы Лаклана и заметил, что она подделала некоторые файлы. Я понял, что она неординарная личность, поэтому отыскал ее и уговорил кодировать вместе. Мы разработали десятки различных кодов.
Я хмурюсь, и любопытство продирается через пелену неопределенности, которая возникла после подслушанных слов Коула.
– Но она же жила в лаборатории «Проекта Заратустра». Была пленницей. Как она с тобой общалась?
Он взмахивает рукой:
– Она много лет знала, как выбраться в Интернет. Мы иногда встречались в виртуальной реальности, но в основном просто делились кодами. Я даже не догадывался, где она на самом деле и что ее удерживают взаперти. Пока не стало слишком поздно.
Я наклоняюсь вперед:
– Ты говорил с ней после побега?
– Нет, она никогда мне не писала. Как много ты помнишь?
Я опускаю глаза и обвожу пальцами свежие кровавые полумесяцы на своей
