– Не многое. Воспоминания разрозненные, но шесть месяцев после ее побега просто… исчезли, и именно этот период мне хочется вспомнить больше всего. Именно тогда Лаклан изменил меня и начал воплощать в жизнь свой план. Мне кажется, что если я смогу понять, что и почему он сделал, то у нас появится шанс найти его.
– Ну, – щелкая застежками на металлическом портфеле, говорит Мато, – вполне вероятно, что это поможет.
Портфель открывается, и я вижу мягкую обивку, на которой лежит футляр из черного стекла. Он напоминает маску Мато, но форма другая, в виде гладкого цилиндра. Манжета. Она крепится на предплечье и соединяется с панелью. Я видела несколько подобных раньше, но эта немного отличается.
– Это моя, – говорит Мато. – Я уже давно подключил маску, но все еще храню ее на крайний случай. Она немного большая для тебя, но подстроится под твой размер.
Я наклоняюсь вперед и чувствую, как провода в руке начинают извиваться под кожей, отчего с губ срывается крик боли. Мато бережно, словно сокровище, поднимает ее и открывает, нажимая на неприметное место. Внутри манжеты ряды серебряных портов, вплавленных в черное стекло. Я опускаю взгляд на руку и оттягиваю повязку, чтобы взглянуть на ряды воспаленных ран на коже. Они идеально подходят под отверстия в манжете.
– Когда я увидел, что из твоей руки вырвались провода, то сразу понял, что они для нее, – говорит Мато и опускает манжету на стол. – Порты уникальны и подходят лишь для этой модели. Цзюнь Бэй всегда говорила, что хотела себе такую. Не знаю, почему провода появились во время взлома импланта, но рад, что это случилось. Эта манжета пригодится нам, когда мы войдем в Энтропию.
Я смотрю на футляр из черного стекла и вспоминаю урывками. Стекло на коже. Как подключается к разъемам панель.
– Что она может?
Мато протягивает мне манжету:
– Проверь сама.
Провода в моей раненой руке отчаянно дергаются. Я снимаю повязку полностью, а затем аккуратно поднимаю манжету. Она немного длинновата для меня, но с одной стороны виднеется небольшой загиб, куда прекрасно впишется тыльная сторона локтя. Я верчу стекло в руках, а затем опускаю на стол и раздумываю. Вероятно, прикрепить к своему телу что-то, принадлежавшее человеку, которого я встретила недавно, не самая лучшая идея, но мне хочется понять, что, черт возьми, происходит с моей панелью. А с помощью этой манжеты я смогу в этом разобраться. Поэтому делаю глубокий вдох и прижимаю предплечье к изогнутому черному стеклу.
Все происходит мгновенно. Из-под только зажившей кожи вновь вырываются провода, и я не могу сдержать крик боли. Манжета защелкивается на руке и сжимается, пока между ней и кожей не остается и миллиметра. Раздается треск, а затем жесткое стекло делится на сегменты от предплечья до запястья. Боль от кабелей становится еле терпимой, но через мгновение наступает холодное и сладостное оцепенение.
Перед глазами начинает мерцать.
А затем всплывает интерфейс беспроводного модуля, и теперь он выглядит по-другому. Вместо обычного списка беспроводных соединений они теперь высвечиваются у источников, когда я поворачиваю голову. От манжеты вдаль разлетаются импульсы, слегка подсвечивая маску Мато, его панель, а также панель управления кондиционером, встроенную в стену. Я оглядываюсь вокруг и вижу еще множество других мерцающих источников, которые раньше находились вне радиуса действия моего модуля беспроводного соединения – тоненькие контуры вокруг камер в других комнатах, яркий свет примерно там, где стоит джип.
– Она увеличивает радиус беспроводного сигнала, – говорю я.
Неудивительно, что Цзюнь Бэй хотела эту манжету. Она совершенствовала искусство взлома сетей и панелей на тех, к кому могла подобраться. А с этой манжетой ее подопытных становилось больше. Я поворачиваю голову и вижу джип, «Комокс», беспроводной уличный фонарь вдалеке.
Самый далекий сигнал, который я получаю, расположен примерно в полутора километрах от меня.
– Да, она действительно это делает, – говорит Мато. – Но не только.
Я поднимаю руку и чувствую, как растягивается манжета на моей коже. Перед глазами вспыхивает меню. Это не интерфейс моей панели, а что-то новое. Передо мной отражаются установленные алгоритмы, а гора кодов Цзюнь Бэй рассортирована по папкам и базам данных. Тут же всплывает сообщение с предложением провести сканирование ДНК и обновить некоторые из алгоритмов. Я сосредотачиваю взгляд на иконке с мотком кабеля, и из манжеты, извиваясь как змея, выскальзывает серебристый провод.
Это считывающий кабель с иглой на конце.
– Черт возьми! – говорю я. – Это еще и генкит?
Мато усмехается:
– А еще манжета поможет тебе контролировать имплант. Ее программное обеспечение намного сложнее, чем все, что ты сможешь запустить в своем теле.
– Это… это потрясающе.
Я сжимаю пальцы в кулак. Я больше не чувствую боли от проводов, только прикосновение прохладного стекла к коже. И что-то в этом кажется знакомым и невероятно правильным. Это не ощущается так, словно я подключилась к чему-то, а скорее как часть моего тела, которой меня лишили.
– Цзюнь Бэй, наверное, носила ее, – говорю я. – Она так естественно ощущается.
Мато кивает:
– Я вижу, но в записях «Картакса» нет упоминаний, что она использовала манжету в лаборатории. А значит, это случилось после того, как она ушла.
– Те полгода, – проводя пальцем по швам на стекле над запястьем, бормочу я. – Они просто… исчезли.
Мато защелкивает портфель.
– Звучит так, словно их стерли.
Я поднимаю глаза:
– Стерли?
Он кивает:
– ЭРО-86 можно использовать как нейроподавитель, а можно полностью стирать им воспоминания. В «Картаксе» так иногда поступают с тайными агентами. Он уничтожает последние образовавшиеся нейроны в мозгу и стирает память в обратном порядке. Если запустить его на несколько минут, то ты забудешь последнюю неделю. Подержишь чуть дольше – и уже недосчитаешься нескольких лет. А раз ты ничего не помнишь из тех шести месяцев, то, скорее всего, это с тобой и сделали.
Я откидываюсь на спинку стула. Он прав – похоже, кто-то стер воспоминания об этих шести месяцах. Но почему именно они, почему воспоминания о них не подавили, как и все остальные? И зачем Лаклан давал мне эту манжету? Если бы Цзюнь Бэй была его пленницей,
