– Мы пришли, чтобы попросить о помощи, – говорит Мато.
– Ты, как всегда, сразу переходишь к делу, Сомата, – укоряет Регина. – Так дела не делаются, мой дорогой. Но если ты хочешь попасть в мой город, то мы можем заключить сделку. Поживем – увидим. – Ее черные глаза впиваются в меня. – Я ведь еще даже не познакомилась с Катариной. Ты предпочитаешь использовать это имя?
Я обмениваюсь с Мато взглядами.
– Так меня зовут.
– Я знаю, кто ты, – поглаживая чешуйчатыми пальцем клюв ворона, говорит она. – Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. «Проект Заратустра» и то, что с тобой и другими детьми делал Лаклан, одна из самых ужасных вещей, о которых я слышала. Жестоко использовать людей для подобных экспериментов.
Я перевожу взгляд на тела в баках, и она тоже поворачивается к ним.
– О, это не подопытные, – говорит она. – Я их спасла. Их создали в «Картаксе», но эксперимент провалился, и эти бедняжки родились без присущего людям интеллекта. Они немного соображают, но в основном одни рефлексы, а еще они иногда двигаются под музыку, но практически ни на что самостоятельно не способны.
Мурашки бегут по спине, когда я смотрю на тела в баках.
Один из них шевелится, и его нога дергается. Я тут же отворачиваюсь и вздрагиваю. Не представляю, каково это жить в стеклянной тюрьме, не имея возможности передвигаться, но, может, все ощущается не так плохо, если ты вообще не знаешь, каково это.
Регина почесывает ворону шею и задумчиво смотрит на тела.
– Они всегда напоминают мне о том, почему я основала этот город. Ученые «Картакса» любят экспериментировать на людях, но им не нравится, когда люди экспериментируют на себе. Идеология Энтропии прямо противоположна. В «Картаксе» хотели проводить эксперименты на этих детях, поэтому я и забрала их с собой.
– Подожди, ты работала в «Картаксе»? – спрашиваю я.
Регина переводит взгляд с меня на Мато и обратно.
– Да, конечно. Сомата не рассказал тебе? Я устроилась туда сразу после колледжа и работала с Лакланом много лет.
Я смотрю на Мато. Он не рассказывал, что Регина работала с Лакланом. Если она сотрудничает с ним, то план обречен на провал. Мы проиграли. Над нами парят дроны, а в моей руке прячется смертельное оружие.
Возможно, мы уже попали в ловушку, которой я так боялась. Видимо, Регина догадывается, что меня так шокировало, и взмахивает рукой:
– Не волнуйся, дитя мое. Я не помогаю ему сейчас. Мы с Лакланом поругались, когда я уходила из «Картакса», и уже давно не общались. – Она прислоняется к лабораторному столу, отбрасывает волосы с плеча и снова усаживает на него ворона. Он хлопает крыльями и переступает лапками, чтобы устроиться поудобнее, вглядываясь в нас с Мато своими маленькими черными глазками. – Я так понимаю, вы здесь не ради птиц?
Мато склоняет голову:
– Птиц?
Ее лицо озаряется:
– Разве ты ничего не слышал? Сегодня вечер возвращения на родину. Соберется несколько миллионов голубей – прекрасных, со светящимися перьями. Мы устраиваем вечеринку, чтобы полюбоваться на них. Все нарядятся и будут сиять. Соберется самая красивая стая, которая у нас когда-либо была. А ведь даже не мы создали их. Они сформировали светящийся ген самостоятельно. Разве природа не прекрасна?
Я недоуменно переглядываюсь с Мато. Он говорил, что Регина оторвана от происходящего в мире, но я не думала, что она будет такой. Она явно что-то знает о плане Лаклана и наверняка слышала о новой вспышке вируса, но ее заботит лишь вечеринка голубей.
– Мы пришли сюда из-за вакцины, – говорит Мато. – И ищем Лаклана. Это очень важно.
– Тогда тебе следовало позвонить, – укоряет она. – Прошло много лет, а я не слышала от тебя ни слова.
– Ты прогнала меня, – возмущается Мато.
Она поворачивается к нему:
– Но ты все равно мог позвонить. Я не знала, жив ты ли мертв.
Мато вздыхает:
– Ты знала, что я жив, Регина.
Я в замешательстве перевожу взгляд с него на Регину. Они разговаривают друг с другом, как мать и сын.
– Вы родственники?
Регина вскидывает голову и, приподняв бровь, смотрит на меня.
– Нет. Но я знаю Мато с самого рождения. Его родители работали со мной в Энтропии. Сейчас они живут в бункере, и, уверена, им он звонит.
Мато запрокидывает голову и в отчаянии закрывает глаза.
– Не ты ли говорила, что я изгнан под страхом смерти?
– О, тебе пришлось уйти, – объясняет она. – И не только из-за твоего маленького переворота. Мы неспроста не допускаем детей в Энтропию, и мне не стоило делать для тебя исключение. Это город радикальных идей, но все жители поддерживают их. Тебе не предоставили выбора, но не стоило забирать его у тебя. – Она оценивающе оглядывает его с головы до ног. – Тебе было необходимо уехать и познакомиться с другими мировоззрениями.
Мато проводит рукой по лицу:
– Да, да, личное развитие. Я помню. Слушай, нам нужна твоя помощь. Появился новый штамм вируса, и он сопротивляется вакцине.
– Да, знаю, – повернувшись к другой клетке, говорит она. Распахивает дверцу и снимает ворона с плеча. – Некоторые из моих людей пытались получить образец, но не смогли. Да и уровень заражения низкий. Я не беспокоюсь об этом.
– Но инфекция распространяется, – возражаю я. – Это очень опасно. Вирус может мутировать, если его не остановить.
– Ты говоришь, как Лаклан, – вздыхает она. – И предупреждаю твой вопрос: нет, я не знаю, где он. Я пыталась
