– Этого ты хочешь, как только мы разберемся с Лакланом? Исчезнуть?
Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня.
– Конечно. Я больше не хочу работать на «Картакс», не сейчас, когда у меня есть ты.
– Да, знаю, – говорю я, а затем убираю ноги с его талии. Он опускает меня на землю, его щеки пылают. – Но это не значит, что мы должны прятаться.
Он хмурится:
– Они от нас не отстанут, Кэт. Мы нужны им независимо от того, существует ли вирус, с которым нужно бороться. Но я не позволю им снова проводить на мне эксперименты.
– Нет, конечно, нет… – замерев, бормочу я.
Я не думала об этом. И вообще не думала ни о чем другом, кроме поимки Лаклана. Но Коул прав, конечно, в «Картаксе» не захотят нас отпускать. Моя естественная ДНК может меняться. Мое тело, мои клетки, даже мой разум можно изменить, что делает меня уникальной. Код гентеха напоминает маску – он вносит изменения в работу генома, но не может повлиять на сущность, и это ограничивает его возможности. Может изменить только внешность. Способность изменять собственную, естественную ДНК произвела бы революцию в гентехе.
И эта способность скрыта внутри моих клеток. Конечно, ученые «Картакса» захотят изучить меня. Поэтому теперь мне придется всю жизнь скрываться и бегать от них.
Не в таком будущем мне бы хотелось оказаться.
– Прости, – говорит Коул. – Мне не следовало об этом говорить.
Я потираю шею.
– Нет, ты прав. Нам придется прятаться. Мы никогда не станем свободными.
Он прикасается к моей щеке.
– Мы выстроим свою жизнь, обещаю. Куда бы ты хотела отправиться, когда все закончится?
– Я… я даже не знаю. Думаю, мне понадобится лаборатория. Мне бы хотелось продолжать кодировать.
Несмотря на то что последние три года моей жизни оказались пропитаны ложью, у меня все еще сохранилось несколько любимых воспоминаний – например, то, где мы работали с Лакланом и Даксом в хижине. Как кодировали вместе и обсуждали гентех. Я всегда думала, что в один прекрасный день после вспышки вновь смогу насладиться этим.
Но если мы с Коулом скроемся, я не смогу найти себе напарника для кодирования. Возможно, у меня больше никогда не появится такой возможности. И от этой мысли я неожиданно чувствую сильную, ноющую боль.
– Мы найдем тебе лабораторию, – говорит Коул.
Прикусив ноготь, я киваю, а затем мой взгляд скользит по поляне за его плечом, и воздух застывает в легких.
Из-за деревьев выступает металлическая конструкция. Не знаю, как не заметила ее раньше. Она напоминает опору линии электропередачи. Шесть метров стальных балок и заклепок. Но почему-то она кажется мне знакомой, и это пугает.
Я не видела ее раньше, потому что ее там не было. Это снова глюк модуля VR.
– Что случилось? – спрашивает Коул.
Его глаза стекленеют. А затем он смотрит туда же, куда и я, и застывает при виде опоры.
– Так ты тоже это видишь? – спрашиваю я.
Он бросает на меня настороженный взгляд.
– Твоя панель передает открытый сигнал. Что это такое?
– Я не знаю. Думаю, очередной глюк модуля. Что-то подобное было минуту назад.
Я пытаюсь вызвать меню панели, но перед глазами возникает только небольшое мерцание. Опора все еще возвышается над нами, а воздух наполняется электрическим гулом. Я понимаю, что это не происходит в действительности, но все равно вздрагиваю от страха, когда рядом со мной появляется бледная фигура.
Догадываюсь, кого увижу, собираюсь с силами и оборачиваюсь.
Цзюнь Бэй вернулась и стоит посреди поляны. Ветер треплет ее длинные черные волосы. На ней все та же куртка поверх белой больничной рубашки и поношенные черные сапоги. На щеке выпавшая ресница, а на ногах еле заметные темные волоски. Рукав куртки сползает вниз, когда она поднимает руку, чтобы убрать волосы с лица, и кобальтовые светодиоды освещают изгиб ее лица.
Она выглядит такой живой.
Коул замирает рядом со мной, широко раскрыв глаза. Цзюнь Бэй дрожит, ее руки крепко сжимают куртку на плечах. Белые крапинки проносятся по ее лицу и застревают в волосах. Снег. Он кружит в воздухе, разлетаясь в разные стороны, и уже через мгновение падает на нас. Ветер проносится по поляне, Цзюнь Бэй дрожит. Она вытирает нос тыльной стороной ладони, а затем морщится и пронзительно чихает.
Мое сердце сжимается. Она еще ребенок.
Ей, наверное, лет четырнадцать или пятнадцать. Испуганная и одинокая. Она вдруг кажется мне такой хрупкой. На ее шее красные шрамы, на запястье повязка.
Это Лаклан сделал с ней. Он причинил ей боль. Он разрезал ее. Какой монстр мог так поступить с ребенком?
– Зачем ты мне это показываешь? – спрашивает Коул дрожащим голосом.
Он выглядит так, словно я вскрыла старую рану.
– Это… это не я. Я не знаю, что происходит, – говорю я.
Цзюнь Бэй скрещивает руки на груди, стараясь согреться. Она поднимает голову и всматривается в деревья позади нас, а я оборачиваюсь и смотрю в направлении ее взгляда. Кто-то есть в лесу, кто-то идет по тропе. Тени мелькают между ветвями, ветер доносит шорох шагов. Метель кружит по лесу, показывается наступающий отряд охранников в черной форме «Картакса». Коул сжимает мою руку, когда позади них появляется еще одна фигура.
Лаклан.
Несмотря на тусклый свет, я мгновенно узнаю его. Эти глаза, подбородок, растрепанные волосы. Те же черты, что запечатлены в моих костях и ДНК. У меня перехватывает дыхание, как только он оказывается в поле зрения. Этот человек забрал мою жизнь – он скормил мне ложь, изменил мое лицо и искромсал мою личность на множество кусков. Всю неделю мы обсуждали, как убьем его, и казалось, что при виде Лаклана я тут же схвачусь за пистолет. Думала, что сразу же почувствую всепоглощающую ярость.
Но все оказалось не так просто.
Лаклан внимательно осматривает поляну своими серыми глазами, и при виде Цзюнь Бэй его левая рука начинает подрагивать. Это нервный тик, который я не раз видела в хижине. Он появляется, когда Лаклан чем-то расстроен. И сейчас,
