Наскардин-Ан-Гаум, низкорослый смуглолицый уродец, чем-то напоминал жирного гоблина. Скорее всего, длинным носом и маленькими злыми глазками. Коротенькая белая бороденка и глубокие морщины выдавали, что Гаум немолод, и это означало, что он уже давно занимается своим грязным делом, наживаясь на мучениях других. На его голове был скручен огромный алый тюрбан из харумского бархата, а желтый халат, перехваченный складчатым поясом, в любой миг был готов лопнуть на необъятном брюхе. Широкие красные шаровары сходились узкими манжетами на пыльных щиколотках. На ногах работорговец носил расшитые жемчугом алые туфли с кривыми, подкрученными кверху носами — он умудрялся вышагивать по помосту, не загрязнив их.
Крики работорговца не затихали ни на миг и, когда перед толпой появлялся очередной раб, усиливались многократно: заработок Гаума во многом зависел от его языка, а не наличия у невольника прекрасных зубов, сильных мышц или красоты молодого тела, что ценилось на рынке больше всего. Голос толстяка был визглив, хоть и поставлен прекрасно, а объема могучих легких хватило бы, наверное, чтобы надуть паруса всего флота султана Эгины.
Вперед вывели могучего орка, после чего поставили его на колени перед толпой. Три надсмотрщика при этом держали его за цепи. Ноги и руки загоревшего дочерна сына степей были скованы, а рот перетянут крепким кожаным ремнем — не приведи Пустыня, рыкнет на добропорядочных асаров. По почти полностью обнаженному телу, исписанному бледными татуировками и застарелыми шрамами, обильно катил пот, оставляя на груди и спине грязные полосы. Волосы раба были выдерганы: из некогда, должно быть, длинного хвоста осталось несколько жалких прядей.
— Как и меня, его унизили и обесчестили, — прохрипел Ильдиару Хвали. — Но меня тешит то, что, когда мне выскубывали бороду, я задушил двоих стражников, а Лоргр (так, судя по всему, звали орка-раба) — всего лишь одного. Правда, начальника стражи, но это ничего не меняет…
Ильдиар решил, что среди рабов это, наверное, последний оставшийся предмет гордости — количество и качество убитых ими пленителей. Джан убил одного из ловцов удачи, которые скрутили его в песках, Хвали задушил двоих стражников, когда те пытались отрезать ему бороду, орк расправился с самим начальником стражи. А скольким отомстил он, Ильдиар де Нот, первый меч Ронстрада? Его пленил всего лишь один человек, и он оказался совершенно бессилен перед ним.
Глядя, как надсмотрщики силой оттягивают голову орка, просунув крючья под ремень, перетягивающий ему рот, чтобы предоставить лицо раба на обозрение толпе, Ильдиар сжал зубы.
Гаум же в это время расхваливал все преимущества невольника:
— Раб Лоргр, орочьей породы, тридцати двух лет. Вы посмотрите на эти мышцы — да они же из камня! Всего пять динаров? Да аистовое яйцо на птичьем рынке стòит дороже! — Толстяк засеменил перед стреноженным рабом. — Кто больше? Поглядите на него: какая мощь скрывается в этом теле! Он будет работать от рассвета и до следующего рассвета — мерзкому отродью не нужно даже тратить время на молитву Пустыне! Семь динаров? Если взять его телохранителем, ни одна бергарская собака на вас не оскалится! Тридцать динаров? — (Тема бергаров в пустыне, похоже, была весьма острой — это был козырь Гаума). — Есть еще желающие купить одного единственного воина, который сам расправится с армией врага? Тридцать пять динаров? Да за тридцать пять динаров я его выставлю на арене Ан-Хара и выиграю втрое больше! Сорок динаров? Он может стать непробиваемым телохранителем для вашей супруги, благородный шейх Абиб! Сорок один динар? Что же вы так, шейх, в один лишний динар оценили безопасность дражайшей супруги?! Ну же! Ну?! Что, никто больше? Что ж, только для вас, шейх Абиб, и только учитывая сегодняшний прекрасный солнечный день. Раб Лоргр, орочьей породы, тридцати двух лет. Продан!
Трое надсмотрщиков подняли орка на ноги и поволокли его с помоста к паланкину шейха, чтобы тот мог вволю налюбоваться покупкой. Гаум же в это время принимал мешочек с сорока одним полновесным золотым динаром. Спешащий за ним рябой писарь заносил в толстую, как сам Гаум, книгу подробности продажи.
— Повезло ему, — прошептал Хвали, — почитай, уже на свободе. Шейху Абибу-Ан-Измири из Наира глотку перегрызть, что хлебную лепешку прокусить…
— Следующий раб — северянин Ильдиар, тридцати восьми лет, бывший рыцарь Ронстрада! — закричал Гаум, и два надсмотрщика подтолкнули Ильдиара вперед тупыми концами своих копий.
Ильдиар споткнулся и едва не рухнул лицом на настил. Видел бы его сейчас отец. Что бы он сказал?
— Да вы посмотрите на него: это же идеальное тело! Поджарое, как у тигра! Могучее, как ствол карагача!
Сейчас тело Ильдиара могло напомнить лишь сухую ветку: серое от грязи, покрытое уродливыми пятнами солнечных ожогов и многочисленными ссадинами. Из-за невзгод пути и отсутствия нормальных еды, питья и сна оно сильно истощилось, из-под тонкой кожи проступали все ребра, хребет жутко топорщился позвонками, руки и ноги, некогда налитые сильными мышцами, сейчас одрябли. Волосы и косматая борода были нечесаны и спутаны, как терновник, и в них смешались песок и остатки еды из общего котла еще на пути в Ан-Хар. Тяжелые мешки под глазами и грязь вкупе с проявившейся сединой делали его стариком. Где углядел Гаум в этом человеке «поджарость тигра» и «могущество карагача», было совершенно неясно.
Кто-то из толпы презрительно крикнул: «Три динара!»
— Три?! — опешил работорговец. — Да это же северная кровь! Редкость в наших землях.
— Пять! Он худ и у него что-то с ребрами! — подметил чей-то натасканный взгляд.
— Пять?! — возмутился Гаум, и казалось, что он вот-вот выщиплет себе всю куцую бороденку от досады. — Мне сказали, что это граф! Это, как шейх у нас.
— Двадцать! — крикнул кто-то. — Добавлю его в клетку с герцогом и бароном! Будут три веселые мартышки!
— То-то же! — самодовольно осклабился работорговец и свел кончики пальцев на обширном животе. — Но он, говорят, еще и чародей!
— Покажи! — раздался голос из толпы.
— Уж не хотите, чтобы он вас в ящерицу превратил, Махард, портовый хозяин? — расхохотался Гаум. — Или в ишака?
— Двадцать пять динаров и твой тюрбан! — ткнул пальцем веселый портовый хозяин.
— Двадцать восемь, без тюрбана, — вторил ему его сосед, хозяин горшечных рядов…
В общем, торги с какой-то стороны были довольно интересными — благодаря фантазии Наскардина-Ан-Гаума. Как ни странно, Ильдиара несколько забавляли все те похвалы, титулы и достоинства, коими награждал его толстяк-работорговец. За последние полчаса он узнал о себе много нового. Например, о том, что он внебрачный сын самого северного короля. И это притом, что на самом деле он старше Инстрельда Лорана почти на полтора года. Неважно — цена возросла втрое, и уже составляла сто четырнадцать динаров. Гаум потирал руки.
Ильдиар поднял голову. Внезапно он почувствовал, как кто-то очень пристально на него
