В голову пришла более опасная мысль. Сторож мертвецкой, которому я невольно напомнила о долге Виктора, мог прийти за своими деньгами. Я задрожала, представив, как он с ревом выныривает и утягивает меня в воду. Но я не могла отвести взгляд, не могла повернуться спиной к тому, что поджидало меня в воде.
Я смотрела на воду, пока легкие не начали гореть от дыма; оставаться на месте преступления дольше было небезопасно и глупо. Черная поверхность воды осталась неподвижна. Река умела хранить свои секреты.
А я умела хранить свои. И секреты Виктора тоже.
Глава десятая
Тебя лишиться мне – что потерять тебя5
Я планировала выскользнуть из дома Мэри на рассвете, чтобы проверить Жюстину, а потом провести утро с Виктором. Но ночные похождения сказались на моем самочувствии, и, когда я проснулась, солнце давно уже поднялось.
Я надеялась, что Мэри встает поздно или, наоборот, уже уходит в это время в книжную лавку. Я приколола шляпку; та держалась слабо – не хватало булавки, – но я знала, что у Жюстины должны быть запасные. Я выскочила из комнаты за плащом.
Мэри сидела в кресле и держала мой плащ на руках.
– Доброе утро! – жизнерадостно сказала она.
– Доброе утро! – Я попыталась скопировать ее тон, чтобы скрыть свое раздражение. Мне не хотелось с ней разговаривать. У меня были дела поважнее.
– Я не уверена, что запах дыма когда-нибудь выветрится, – бойко продолжила она, протягивая мне плащ. – Ваше вчерашнее платье все равно уже пострадало от крови и грязи, а вот плащ был совсем новенький. Если уж вы решили устроить поджог, надо было надеть старый или одолжить один из плащей моего дяди.
Я заморгала и растерянно улыбнулась.
– Простите, я не понимаю, о чем вы.
– Под утро на той стороне моста случился страшный пожар. Пожарная команда потушила огонь, но прежде он успел уничтожить целое здание. Только представьте! Целое здание выгорело дотла. Говорят, все из-за нечищеного дымохода.
– Ужасно. – Я уселась напротив нее и потянулась за чашкой чая, которую она для меня приготовила. – Надеюсь, никто не пострадал.
– Нет, в здании никого не было с тех пор, как мы оттуда ушли. И я почти уверена, что тогда печь была холодной. – Она отбросила мой плащ и всякую видимость учтивости и энергично наклонилась ко мне. – Что вы нашли? Зачем вы устроили пожар?
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Бросьте. Может, вы и выглядите сущим ангелом, но я не глупа. Вы выставили нас за дверь. Вы боялись найти что-то, чего никто не должен видеть. А когда мы ушли, у вас было время осмотреться. Что такого ужасного вы обнаружили, что вам пришлось вернуться и спалить все здание?
Я улыбнулась, прекрасно осознавая, что моя улыбка сладка, как клубника, а синие глаза лучатся небесной чистотой.
– Может, я просто люблю смотреть на огонь.
К моему удивлению, Мэри громко расхохоталась. Это был самый неженственный смех, который я когда-либо слышала. В нем не было ничего жеманного или сдержанного. Поразительно, как она, будучи в корсете, ухитрялась дышать достаточно глубоко, чтобы издавать подобные звуки.
– Вы мне нравитесь, Элизабет Лавенца. Очень нравитесь. Вы меня немного пугаете, но, кажется, от этого вы нравитесь мне еще больше. Так и быть. Я выброшу ваш плащ вместе с мусором – подальше отсюда, само собой, – а потом мы с вами зайдем за Жюстиной и проверим, как дела у вашего Виктора.
– Вам не обязательно идти. Вы уже сделали так много.
– До вас мне далеко. – Она лукаво усмехнулась. – Я так долго работаю с книгами, что уже и забыла, как увлекательно быть частью какой-нибудь истории. – Она встала, сунула в рот печенье и проглотила его почти целиком. – Я не рассчитываю, что вы расскажете мне правду. Я с удовольствием поломаю голову над этой тайной. Если, конечно, вы пообещаете, что не станете жечь мой дом. – Она посмотрела на меня, и ее игривое выражение пропало, а тонкие черные брови нахмурились. – Пожалуйста, не сжигайте мой дом.
В благодарность за молчание я ответила на искренность искренностью.
– Клянусь, я больше ничего не намерена сжигать. И я благодарна вам за понимание. Уверяю вас, я лишь хотела защитить Виктора. Он… его работа – порождение больного разума. Если бы о ней узнали, его будущее было бы разрушено. А я этого не допущу.
Она кивнула, сняла с крючка на стене другой плащ и протянула его мне. Плащ был старый и потертый, но мягкий, а пахло от него чернилами, пылью и кожей – моими любимыми ароматами. Завернувшись в него, я мгновенно почувствовала себя лучше.
– Могу я задать один вопрос? – спросила она, когда мы сидели в экипаже на пути к пансиону.
– Я не могу обещать, что отвечу на него честно, – сказала я и удивилась собственной откровенности.
– Я все равно спрошу. Кто для вас Виктор, раз вы приложили столько усилий, чтобы его найти, и пошли на такие крайности, чтобы его защитить? Наверняка не просто кузен. Вы его любите?
Я выглянула в окно; мы проезжали центр города – такого яркого и солнечного, что его ночная версия показалась мне страшным сном. Отчего-то тот факт, что Мэри меня раскусила, пробудил во мне желание говорить. Обычно я хранила правду за закрытыми дверями, под тяжелым замком, позволяя миру увидеть лишь ее тени.
– Виктор – вся моя жизнь, – сказала я. – И единственная надежда на будущее.
Виктор уехал, не успела на могиле его матери обсохнуть земля.
– Я вернусь, когда со всем разберусь, – пообещал он и, словно восковой печатью, запечатлел у меня на лбу поцелуй.
Так я стала хозяйкой поместья, которое мне не принадлежит и никогда не принадлежало. Я вела хозяйство, следила за домом. Судья Франкенштейн никогда не давал мне денег, распоряжаясь ими самостоятельно. Личная горничная мадам Франкенштейн была освобождена от своих обязанностей. Мне полагалось играть роль мадам Франкенштейн, но ее привилегии на меня не распространялись. Под моим началом были только повар, одна служанка и Жюстина.
Случайная прозорливость, проявленная мной, когда я устроила Жюстину к нам гувернанткой, несказанно облегчила мое существование. Я довольно редко имела дело с маленьким Уильямом и Эрнестом, который теперь ходил в городскую школу. Это были славные дети, но они напоминали иностранный язык, который я понимала и могла использовать, но которым не владела свободно.
В доме Франкенштейнов Жюстина расцвела. Она была готова работать за пятерых, но я не позволяла судье Франкенштейну этим воспользоваться. В конце концов, она не была низкого происхождения.
Если уж начистоту, я подозревала, что ее семья была благороднее моей.
Хотя за все эти годы я ни с кем не делилась своими страхами, с отъездом Виктора
