– Скоро.
Он протянул руки и взял у меня гнездо. Потом нашел большой плоский камень и положил гнездо на него.
– По-моему, это зарянки. – Я погладила гладкие голубые скорлупки. Я представила, что это кусочки неба и что, если бы до него можно было дотянуться, оно было бы такое же гладкое и теплое на ощупь, как эти яйца. – Может быть, – хихикнула я, – это небо их отложило. И из них вылупятся крошечные солнышки, которые улетят за облака.
Виктор посмотрел на меня.
– Ну и чушь. Ты очень странная.
Я замолчала и постаралась улыбнуться, чтобы он не понял, как сильно меня ранили его слова. Он неуверенно улыбнулся в ответ и сказал:
– Яйца четыре, а солнце только одно. Может, из остальных вылупятся облака?
Я почувствовала, как растет мое расположение к нему. Он взял первое яйцо и посмотрел сквозь него на солнце.
– Смотри. Видно птенца.
Он был прав. Скорлупа была прозрачной, и сквозь нее виднелись очертания свернувшегося в комочек птенца. Я восторженно засмеялась:
– Мы как будто заглядываем в будущее.
– Почти.
Если бы мы могли заглянуть в будущее, мы бы узнали, что на следующий день его мать заплатит моей жестокой опекунше и, забрав меня у нее навсегда, вручит Виктору его особый подарок.
Жюстина радостно вздохнула:
– Какая чудесная история!
История понравилась ей, потому что я рассказала ее специально для нее. Не все в ней было правдиво. Но я вообще редко была с кем-то правдива. Я уже давно перестала испытывать угрызения совести. Слова и истории были инструментами, которые позволяли добиваться от окружающих нужной реакции, а с инструментами я обращалась мастерски.
На этот раз я была почти искренна. Я приукрасила некоторые детали – особенно те, что касались воспоминаний о вилле, потому что здесь ложь была жизненно необходима. И я всегда опускала окончание. Жюстина бы все равно не поняла, а я не любила об этом вспоминать.
«Я чувствую его сердце», – раздался у меня в голове шепот Виктора.
Я выглянула из-за шторки; наш дилижанс въехал в пасть Ингольштадта, и его темные каменные дома сомкнулись вокруг нас, словно клыки. Этот город проглотил моего Виктора. Я отправила сюда Анри, чтобы привезти его домой, и потеряла их обоих.
Я должна вернуть Виктора. Я не уеду отсюда, пока не найду его.
Я не лгала, когда говорила Жюстине о причинах, подтолкнувших меня к поездке. Предательство Анри мучило меня, как свежая рана. Но его я могла пережить. Чего я пережить не могла, так это потери Виктора. Виктор был мне нужен. И та маленькая девочка, что годами завоевывала его сердце, готова была на все, чтобы его удержать.
Город скалился, и я оскалилась в ответ: попробуй, мол, меня остановить.
Глава вторая
Ночь дается не для сна3
Тьма, которую принесла с собой гроза, заволокла небо и скрыла от нас солнце. Но когда мы добрались до пансиона, хозяйке которого я написала в последний момент перед поездкой, было это наверняка немногим позже заката. Я не знала, разрешено ли Виктору принимать гостей в арендованных комнатах и в каком состоянии будут эти комнаты. Хотя до его отъезда мы жили в одном доме, сейчас я вряд ли смогла бы остановиться у него. Виктор, который уехал два года назад, и Виктор, который теперь жил в Ингольштадте, несомненно, были разными людьми. Да и Жюстина определенно была бы не рада, предложи я ей остаться в комнатах молодого неженатого студента.
Итак, мы стояли на крыльце пансиона для девиц фрау Готтшальк, укрываясь под зонтиками от унылого затяжного дождя. Дилижанс ждал у нас за спиной; лошади нетерпеливо били копытами по брусчатке. Мне хотелось к ним присоединиться. Я наконец оказалась в одном городе с Виктором, но начать поиски я смогу только утром.
Я стучала, пока не заболел кулак. Наконец дверь приоткрылась. На нас обескураживающе свирепо уставилась женщина, которая в желтом свете лампы напоминала скорее восковую фигуру, чем человека.
– Что вам нужно? – спросила она по-немецки. Я нацепила на лицо приятную, чуть заискивающую улыбку.
– Добрый вечер. Меня зовут Элизабет Лавенца. Я писала вам в связи с арендой…
– У нас правила! После захода солнца двери запираются. Все, кто в этот момент не в доме, ночуют снаружи.
Вдали прокатился удар грома, и Жюстина задрожала. Я виновато скривила губы и согласно закивала.
– Да, конечно. Но мы только что прибыли и не знали о ваших правилах. Это очень разумное требование, и я ужасно признательна вам за то, что мы, две юные девушки, можем вверить себя женщине, которая так печется о безопасности и благополучии своих постоялиц! – Я прижала руки к груди и ослепительно улыбнулась. – Признаться, до нашего прибытия я опасалась, что мы поспешили с выбором жилья, но теперь я вижу, что вы ниспосланный нам ангел-хранитель!
Она захлопала глазами и сморщила нос, словно чуяла неискренность, но выражение моего лица защищало меня лучше щита. Она нахмурилась; ее маленькие глазки забегали взад и вперед, изучая нас и ожидающий у нас за спиной дилижанс.
– Раз так, заходите, не стойте под дождем. И учтите: я нарушаю правила в первый и последний раз!
– О, конечно! Мы так вам благодарны! Какие же мы счастливицы, правда, Жюстина?
Жюстина, опустив голову, разглядывала ступени у нас под ногами. Она говорила в основном по-французски, и я не знала, много ли из слов хозяйки она поняла. Но ее интонация и поведение перевода не требовали. Жюстина напоминала щенка, которого отшлепали за непослушание. Я уже ненавидела эту женщину.
Следуя моим указаниям, кучер занес наш дорожный сундук в холл. Это был какой-то нелепый танец. Хозяйка намертво отказалась впускать в дом больше одной его ноги одновременно. Я щедро заплатила ему за труды с расчетом на то, что он согласится потом отвезти нас домой, хотя я и сама пока не знала, когда это случится.
Хозяйка захлопнула за ним дверь и задвинула два засова. После этого она вынула из кармана передника большой железный ключ и повернула его в замке.
– Ночью в городе опасно? Я об этом не слышала. Город вращался вокруг университета. Не мог же центр учености быть настолько страшным местом? С каких пор от знаний нужно было отгораживаться таким количеством замков?
Она фыркнула.
– Сомневаюсь, что вы в своих живописных горах много слышали об Ингольштадте. Вы сестры?
Жюстина вздрогнула, как от удара. Я шагнула к ней, загораживая ее собой.
– Нет. Жюстина работает на моих благодетелей. Но я люблю ее, как родную сестру.
Сходства между нами было слишком мало, чтобы предположить в нас родную кровь. Я была белокожей, с синими глазами и золотыми волосами, о которых заботилась так, словно от них зависела моя жизнь. Я перестала расти примерно год назад и осталась невысокой и тонкокостной. Иногда
