Я вскинула плечи.
– Я не такая. Я готова слушать жестокую и холодную правду каждый раз.
Кэллам размял шею. Я услышала хруст. Он смотрел мне в глаза, давая шанс изменить тему, пока он не выложил холодную и жестокую правду.
Я не моргнула, глядя в ответ.
Он сцепил ладони.
– Да, у меня было несколько девушек, – он все еще смотрел на меня, и я старалась не проявлять то, что заставит его замолчать. – Но это было давно.
Сердце гремело в ушах, желудок сжался. И это было не от поцелуев с Кэлламом и его пальцев на моей пояснице. Все было другим.
– Тебе восемнадцать, – сказала я. – Как давно это могло быть? – мой голос звучал неправильно, и я кашлянула.
Он расцепил ладони и снова соединил их.
– Я рано начал.
Я не собиралась уточнять. Воображение отлично восполнило этот пробел.
– А потом? – мой голос звучал нормально, но слишком тихо.
– Из–за моего брата забеременела девушка, когда ему было шестнадцать, – он снова размял шею, она хрустнула два раза. – Это меня перепугало, и я понял, что не хочу заниматься сексом, если не могу представить, как завожу с той девушкой ребенка. Потому что это навсегда. Я не убегу, как папа.
Я прищурилась, пытаясь осознать это.
– И ты не хочешь заниматься сексом, пока не представишь девушку в счастливом браке с тобой? – я слышала много поводов против секса, но это звучало странно от парня.
– Нет, я просто не хочу, чтобы кто–то забеременел, когда еще не может о себе позаботиться, не то, что о ребенке.
Я не знала, что сказать. Мы говорили о таком?
– Ты много думал об этом, – я пошевелила носками под одеялами, прогоняя нервную энергию. Мы с Кэлламом говорили о сексе – нервной энергии было очень много.
– Я сделал все наоборот. Занимался сексом, потом подумал, но… – он пожал плечами. – Все вот так.
Неловкая тишина. Я схватила книгу и хотела отвлечься на учебу, чтобы не думать о неловкой паузе.
Я открыла книгу, когда он заерзал на стуле.
– Ты была с кем–то раньше?
Я уже не покачивала носками, а ударяла ступнями по матрасу. Он только что признался, что был с другими девушками. А я собиралась сказать, что у меня опыта, как у монахини.
– Хочешь знать правду? Или подтвердить свои мысли? – я оттягивала неминуемое. Я не смущалась из–за нехватки опыта в близости, но признаться Кэлламу было сложно, я будто делилась темной тайной, а не отсутствием таких отношений.
– Это нужно спрашивать? – его тонкая улыбка напоминала полумесяц.
Я медленно вдохнула ртом.
– Нет, – сказала я. – Близко, но до конца не было.
Кэллам склонился на стуле.
– И это правда?
Я повернула ладонь.
– Холодная и жестокая правда.
Он нахмурился.
– Правда?
Я закинула хвост на плечо. Волосы были еще мокрыми, оставили влажное кольцо на рубашке Кэллама.
– Откуда такое удивление?
– Потому что это необычно, – его ладони лежали на подлокотниках, а теперь сжимали их. Я смотрела, как его костяшки побелели. – Так если… – он пожал плечами, – я стал бы твоим первым?
Я сжала ноги. Он предлагал стать моим первым? Вызывался?
– А я буду у тебя четвертой или пятой, – я считала на пальцах. – Особенной.
– Эй, это ничего не значило, – он придвинул стул к концу стола.
– Говорит каждый парень, но это должно что–то значить, – я приподнялась на его кровати. Я не понимала, как далеко отклонилась. – Или ты бы не делал этого. Снова. И снова.
Кэллам выдохнул со смятением на лице. Он молчал минуту, глядел в окно на льющийся дождь. Его лицо вдруг прояснилось.
– Ты когда–нибудь ела портерхаус–стейк?
Я подумала, что ослышалась. Мы говорили о сексе, и теперь он упомянул стейк?
– Не понимаю.
Он смотрел в окно, а потом перевел взгляд на меня.
– Портерхаус–стейк – лучшее в мире. Нет ничего вкуснее в этой галактике и вне ее. Ничего.
Я не очень–то любила красное мясо, так что пожала плечами.
– Я тебе верю.
– Ты когда–то ела попкорн из пачки?
Я сморщила нос.
– Это я точно не ела.
– А я ел, – он увидел вопрос на моем лице. – Не спрашивай. Братья и споры – только это я и скажу. На вкус как химия и наждачная бумага. Худшее в мире.
– В этой галактике и вне ее?
Он улыбнулся мне.
– Именно.
– Ты что–то пытаешься доказать, но попкорн сбивает меня, – я прищурилась, пытаясь понять, как мы от секса перешли к оцениванию еды.
Кэллам смотрел на меня, словно ответ был очевиден. А потом указал на меня.
– Ты – портерхаус. Лучшее. А те девушки как попкорн из пачки, – он покачал головой, не отводя взгляда. – Они не привлекают. Да, я попробовал их, но больше не собираюсь.
Грудь болела. Я читала о такой тесноте в груди раньше, но не ощущала. Я догадывалась, как называлось это чувство, но я не была готова произнести его.
– Так я – большой кусок мяса?
Он рассмеялся.
– Я хотел показать, что они – попкорн в пачке, но да, – он приподнял плечо, – ты – лучший портерхаус–стейк в этой галактике и вне ее.
– Ты любишь свои аналогии, голубок.
Он заворчал и покачал головой, посмотрев так, словно я задела его.
– Хорошо. Все еще не убеждена? – он вдруг вскочил со стула, пересек комнату и оказался на кровати надо мной плавным движением, оттолкнулся и взлетел к стропилам.
Он сжал балку рукой, другая и его тело вытянулись, и Кэллам улыбнулся мне, все еще покачиваясь от безумного прыжка.
– Вот, – он указал на пол под собой. – Там другие девушки, а тут, – он ударил по балке рукой, покачиваясь на одной руке, – ты. Тут и выше, – он снова схватился за балку, опустил другую руку. Кичился. – Но каждый дюйм отсюда считается как миля. Или тысяча. Смысл в том, что они внизу, а ты сверху, – он посмотрел на пол, на крышу, а потом на меня. – Может, хватит об этом? Пока у меня не кончились аналогии, силы, и пока я не сломал шею?
Я невольно улыбалась, а он покачивался надо мной, как обезьяна. Когда я спросила у Китса, что он ко мне чувствует, он опустил мою ладонь на свой пах, показывая, что я с ним делала. Вариант Кэллама мне нравился больше.
– Ты все доказал, – крикнула я. – Слезай,
