В этот раз так же случилось. Кинотеатр растворился, я оказался в черно-белой Японии и оглох от криков, пальбы и ярости. Потом все закончилось, Дюшка дернул меня за руку, и очухался я только на воздухе.
Публика выдавливалась на улицу. Мужики стояли вдоль стены, курили, усмехались и покачивали головами. Мальчишки размахивали руками и что-то по-японски кричали. Дюшка бывало улыбался. Анна молчала. Но ей фильм понравился, я это по ее лицу понял.
Марк не показывался долго, а как вышел, сразу двинул под рябину, туда, где было темно. Отвернулся и встал, повесив голову, и так и стоял. Странно стоял, как ненужный самурай, ссутулившись, спрятавшись в куртку, один.
– Что это с ним? – спросил я.
– Плачет, – ответила Анна.
Глава 8
Гало
Дюшка заявился часов в девять. Я таскал воду в баню. Двадцать ведер принес, и оставалось еще двадцать. Это где-то минут на сорок работы, если бы Дюшка мне помог, то на полчаса, но он, конечно, не помог. Таскался за мной, говорил о какой-то посторонней ерунде, о какой-то своей троюродной тетке из Якутска, которая разводила волнистых попугайчиков и достигла в этом мастерства. Я догадывался, что ему нужно, но виду не подавал, воду таскал.
– Мне кажется, она любит розы, – сказал Дюшка наконец. – Все девчонки любят розы.
Я уже почти дотаскал воду, два ведра осталось.
– Ну и что? – спросил я. – Ну, любят. Где ты в нашем городе роз найдешь?
С розами у нас плохо. У нас если люди женятся, то цветы им из области привозят. Цветы, торт с кремом, «Волгу» белую можно заказать.
– А ты наломай шиповника, – посоветовал я. – Шиповник – это дикая роза.
– Ты что, дурак? – усмехнулся Дюшка. – Думаешь, Анна не отличит шиповник от розы?
Я подошел к колодцу, откинул крышку, поймал очеп. Не очень люблю воду с колодца носить, тяжело. Зато вода в нем хорошая, в бане без мыла можно мыться. Но после сорока ведер плечи отваливались и шею тянуло.
Я дернул очеп вниз, нагнул журавль, затолкал ведро в сруб. Булькнуло. Я всегда ведром чиркаю по дну колодца – чтобы зачерпнулось песка. Двадцать лет назад мой папка вот так зачерпнул воды и достал со дна золотую монету, дедушке вставили два зуба. Мне золотые монеты не попадались, однажды двадцать копеек достал проржавевшие, ну и гвозди.
– Говорят, в Ивановской области недавно атомную бомбу под землей взорвали, – сказал Дюшка. – Теперь там вся вода заражена в колодцах, и воду им привозят в бочках.
– Зачем взорвали? – не понял я. – Для чего?
– Для совершенствования военной техники, – объяснил Дюшка. – Но это так в газетах пишут, а на самом деле все не так.
– То есть?
Я достал из колодца воду, перелил в свое ведро.
– Там на самом деле уничтожили подземную лодку, – выдал Дюшка. – Когда мы во Владивосток ехали, с нами мужик в купе был, он про такие рассказывал. Реки текут не только по поверхности, но и под землей. И есть такие лодки, которые могут по этим рекам проплыть.
Дюшка заглянул в колодец. И я заглянул, точно надеялся увидеть там спину такой подводной лодки.
– Подземная лодка американцев зашла сначала в Волгу, потом стала продвигаться под землей в сторону Москвы, – сообщил мне Дюшка. – Локаторы вроде Соленого Бора не только небо слушают, но и землю. Вот как услышали эту лодку, так, пока не поздно, ее атомным взрывом и сожгли.
Я достал из колодца второе ведро. Что-то я слабо верил в атомный взрыв в Ивановской области, Дюшка это придумал. А про подземную лодку наверняка придумал.
– У меня есть пятнадцать рублей, – сказал Дюшка.
Так и есть. Атомный подземный взрыв был отвлекающим маневром, а теперь хитрый Дюшка нанес свой основной удар.
– Как ты все-таки думаешь, можно в нашем городе найти настоящие розы? – спросил он.
– Вряд ли, – сразу ответил я.
– Можно, – не согласился Дюшка. – Я знаю где. У Толстой. На пятнадцать рублей можно… букет купить целый.
Интересно, откуда у него пятнадцать рублей?
– Не продаст, – выразил я сомнение. – Толстая розы не для продажи выращивает.
– А для чего? – удивился Дюшка.
– Для других целей. Вот на Восьмое марта устраивают когда концерт в парке, она всегда с розами гуляет. Идет, а в руках букет. Ни у одной женщины нет цветов, а у Толстой розы. Толстая шикарность любит.
Дюшка почесал подбородок.
– И на Девятое мая еще, – напомнил я. – Она всегда ветеранам-женщинам по розе дарит. Или если артисты какие приезжают…
– Пятнадцать рублей, – напомнил Дюшка.
– Тут дело принципа, – возразил я. – А потом Толстая передовик, ее рублями не соблазнишь.
– Зачем она тогда на вокзале торгует?
– Я же говорю, она шикарность любит. У нее «копейка» есть, так она теперь на «Волгу» копит. А розы… Она утром, когда чай садится пить, любит, чтобы у нее в вазочке всегда свежесрезанная белая роза стояла.
– Для чего?
– Для души, – ответил я. – Всю ночь на заводе тесто замешиваешь, корячишься, а утром вот хочется, чтобы красиво было.
Это я придумал вообще-то. В кино каком-то видел. Завтрак с белой розой.
В розу для души Дюшка, кажется, поверил.
– Так что со своими пятнадцатью рублями можешь не соваться.
Это я нарочно. Наверное, ради пятнадцати рублей Толстая отступит от своих убеждений, но облегчать Дюшке жизнь я не собирался, он же мне воду не помог таскать.
– А если… – предположил Дюшка.
– Не советую, – тут же сказал я. – К ней однажды два солдата залезли, хотели яблочек нарвать. Она их голыми руками скрутила и в подпол кинула. А у них увольнительная. Они ей всю картошку на участке выкопали и колодец заодно.
Дюшка поморщился.
– Вадь, может, со мной сходишь? – спросил негромко Дюшка.
– Куда? – сделал вид, что не понял.
– К Толстой. Понимаешь, если я один пойду, то она подумает, что я деньги украл у родителей, и розы мне точно не продаст. А ты скажешь, что тебе для мамы нужны…
– А тебе для мамы не нужны? – поинтересовался я.
– А я тебе винтовку свою подарю, – тут же придумал Дюшка.
– Разболтанную? – усмехнулся я.
– Там пружину поменять – и как новенькая будет! – заверил Дюшка.
– Да в твоей винтовке в стволе канавки давно стерлись, ее выкинуть пора…
– Вадь!
Любовь – это великое чувство. Даже в исполнении Дюшки оно вызывает во мне какое-то уважение. И потом… Если Анна на самом деле никогда не видела роз…
Я согласился. Винтовка мне не помешает. Из плохого оружия еще полезней учиться стрелять – потом из хорошего легче будет. Переоделся, и мы направились к Толстой.
Всю дорогу Дюшка молчал. Не пересказывал книги, не рассуждал о фильмах, не придумывал историй про атомные подземные лодки. Молчал. Доставал из кармана деньги, пересчитывал, хотя там и считать было нечего – три синих пятерки. Но он пересчитывал их так часто,
