Дюшку выписали через две недели. Он прибежал ко мне, и мы снова сюда вернулись. Сплавной затор еще не растащили, он даже увеличился, и река подобралась к поляне Марка и Анны совсем близко. Пройдет хороший дождь, и русло выдавится в лес, обогнет высокий берег с древней могилой, зальет низину, и останется здесь до зимы, и после первых сильных морозов превратится в лед. Мы придем сюда под Новый год и будем кататься на коньках между сосен и смотреть на прозрачный мир под ногами.
Выгоревшая впадина поросла мелкой и удивительно ярко-зеленой, цвета первого укропа травкой, теперь эта впадина напоминала чашу, и мы сели по краям и свесили ноги, и я и Дюшка.
– Она ведь такая же… – сказал он. – Помнишь, как на подрывном поле?
– Может быть. Такая же. И что?
– Это доказывает.
– Что доказывает? – спросил я.
– Что они все-таки пришельцы. Их высадили с летающего объекта, а потом забрали… Они улетели.
– Каникулы кончились.
– Что?
– Ничего. Улетели.
– Это хорошо. Если они улетели, то они могут вернуться. Правда, меня немного смущает релятивистский парадокс, а? Когда они вернутся, мы можем быть уже стариками. Моя бабушка рассказывала, что у нее в детстве была подружка, не помню, как ее звали. Так вот, бабушка ее в прошлом году видела в райсобесе…
Дюшка стал врать дальше. Про то, что мы не одиноки, что в космосе есть планета, похожая на нашу, с такими же людьми, с такими же проблемами и с примерной историей, только материки другие, и люди добрее. Планета похожая, сильно развитая технически, и, когда людям на той планете становится скучно, и тоскливо, и одиноко, они летят к нам. Отдохнуть душой. Посмотреть на нас. Послушать нас.
Я и не спорил. Пришельцы так пришельцы. Так даже лучше. Понятнее. Пришельцы они приходят. Сидят у костра, варят рыбный суп, играют на гитаре и поют песни, умеют плавать и ждут свой звездолет.
А кто не ждет?
В июле отец забрал Дюшку на Ахтубу ловить рыбу, а вернулись они только в августе. А я в августе занят был. С картошкой рано откопались, потом шиповник собирали и сдавали, потом брусника, потом клюква. Клюквы много, с болот две недели не вылезали, зато хорошо и сдали, на цветной телевизор набрали, теперь со второй программой никаких проблем. А потом школа, и сразу нас на месяц на картошку сняли, и Дюшку я не видел.
Сентябрь тогда был дождливым, и я очень устал. Я шел утром на остановку, ждал автобуса. Потом мы ехали в поля и выковыривали из размокшей глины картошку, оставшуюся после комбайнов. И так весь день. Две недели мокрой картошки, а за ней сразу ударили заморозки, и были две недели мерзлой картошки. Я уставал и, едва вернувшись домой и поужинав, ложился на диван. От усталости у меня не было в голове никаких мыслей. Только Анна. Иногда.
Но про Анну не совсем мысли, что-то другое. Мысли, это когда ты думаешь, а я про нее не думал. Она у меня в голове была. Да и не сама Анна в общем-то, а…
Впечатление.
Память.
Надежда. Я даже не понимал толком на что, но надежда.
Каждый вечер в том темном сентябре.
Часть II
Каникулы что надо
Глава 1
ТО-4
Июнь. Ночь.
«Улисс» пробирается сквозь вязкую мутную тьму, звезды видны будто через толстое копченое стекло, они далеко и выглядят не по-настоящему. Мгла настолько плотна, что я не различаю громоотводов на форштевнях, космос молчит, я смотрю во мрак, в нашей части Галактики сейчас ночь.
Ночь. Здесь, как ни странно, тоже есть ночь.
Причины этого явления непонятны до сих пор, Ярс придерживается концепции «мерцающего эфира», популярной среди астрофизиков новой школы, Лютеру плевать, он десантник, лично я – человек традиционный, я верю в Кетцалькоатля. Того самого, с наглыми оранжевыми жабрами старого бестолкового змея, хромого и давно заблудившегося меж звезд, забывшего дом и путь. Без сомнения, это его перепончатые крылья затмевают свет, мудрость предков мне в помощь.
Теорию «мерцающего эфира» Ярослав объяснить не может по причине отсутствия у меня должного образования и понимания – «Вселенная – это улитка, замкнутая сама в себе, когда давление солнечного ветра ослабевает, возникает некий предел…» – неубедительно пытается Ярс, я, напротив, весьма стройно и без затруднений могу про Кетцалькоатля рассказать. При необходимости я могу его даже нарисовать. Кстати, в поддержку Кетцалькоатля свидетельствует сканер – ночью сектор его чувствительности сокращается вдвое – что это, как не перепончатые крылья?
Июнь, мне приятно об этом думать, особенно на вахте. Я люблю жару, люблю реки, желтый песок с лопухами, пляжи, заводи и острова. Если повезет, вернемся к концу месяца, еще успею. Один день дома, ну, два от силы, потом… Я еще не придумал, что потом и куда подальше, на Байкал. Или в дельту Волги. Чтобы песок, вода и зелень. Устал от пустоты. Недели тьмы и пустоты перед глазами – межзвездное пространство способно утомить самого беззаветного мизантропа, а я отнюдь не мизантроп.
Впередсмотрящий.
На корабле нас трое. Ярослав – пилот-навигатор и командор, Лютер – техник-десантник, рейсовый медик и еще там что-то, и я, впередсмотрящий. Я далек от космических полетов, поскольку еще не определился. Впередсмотрящий, вольноопределяющийся, не командор. Но с Ярославом и Лютером мы дружим с детства, поэтому в рейд я и попал. Да и практику летнюю отработать не помешало бы, вот я и прицепился, и лучше до каникул пройти, чтоб над головой дамоклово не висело.
Никаких особенных обязанностей у меня на борту нет, вахта заключается в том, что я торчу на мостике и смотрю в пространство на случай Планеты Х, дохлого звездного кита или обломка черной кометы. Но мы идем сквозь фронтир, и здесь нет ничего, кроме пустоты. Вообще, вахту можно и не держать, это больше традиция, чем необходимость, и ее обычно поручают балластным пассажирам вроде меня. Я пытаюсь найти в ней смысл – первые полчаса полуденной вахты добросовестно пялюсь во все фронтальные экраны. Это скучно и неприятно. От пустоты начинает кружиться голова, особенно если личный опыт пространственных рейдов невелик. Здесь есть хитрость – воспринимать прыжок как полет, а не как падение. Это непросто. Спасают положение как раз форштевни, остроумное изобретение одного конструктора лунных драг, предложившего снабжать все внесистемные корабли далеко выступающими вперед фермами. Пилоты, несущие вахту, видят перед собой не неподвижную пустоту пространства, а нос корабля, создающий определенную иллюзию полета. Ярс рассказывает, что иногда, если смотреть долго-долго, можно увидеть на форштевнях синеватое электрическое свечение, что-то вроде огней святого Эльма. Если увидишь эти огни, надо присвистнуть и три раза постучать согнутым указательным пальцем по сапфиру фонаря, так говорит Лютер, если же промедлить, то можно получить зайчик
