Я еще какие-то глупости рассказывал, сам не понимаю для чего. Чтобы голос свой слышать. Потому что в тишине… В тишине это выглядело бы абсолютным сюрреализмом. Я тащу на руках девчонку через уродливый лес, сквозь низкие тучи солнце косыми лучами, под мышкой бластер на ремне, в лице боевое равнодушие, в глазах сталь. Захотелось себя со стороны увидеть. Героически я, пожалуй, выглядел, жаль, лужи нет посмотреться. Хорошо бы еще сказать что-нибудь… Такое подходящее к случаю, прожженно-усталое.
Ничего в голову не пришло. Мы разучились говорить торжественные и героические речи, в самых торжественных и героических ситуациях мы шутим, иронизируем, улыбаемся, а Лютер и Ярс только гогочут и прыгают с парашютом…
– …ошибка отсчета… ошибка… бросок… бросок…
Прошептала она.
– Все будет хорошо, я об этом позабочусь.
Сказал я негромко, но недрогнувшим голосом.
Плохо. То есть очень плохо, мне кажется, настоящие герои выражаются несколько не так. Я попытался припомнить, как они говорили в книгах, последний дюйм, полный поворот кругом… И не вспомнил. Я про героев давно читал.
– Со мной ты в безопасности, – сказал я. – Мы остановим этих негодяев на подступах…
Дальше у меня фантазии не хватило, я решил, что пока не стану думать, а потом, уже в спокойной обстановке, разберусь, почитаю что-нибудь подходящее, из рыцарского наследия, может, в танке, про танкистов.
– …никого не осталось… – прошептала девчонка. – Никого…
Она неожиданно открыла глаза, посмотрела на меня. Не узнала. Вернее, узнала другого, поскольку улыбнулась. Как знакомому.
– Не беспокойся, – я тоже ей улыбнулся. – Не время беспокоиться, успеем. Мы, между прочим, так и не познакомились. То есть ты знаешь, что я Макс, а я не знаю, кто ты…
Она закрыла глаза, повернула голову. Я дотронулся до ее лба. Горячий. Жар. Жар? Откуда жар? Вроде от сотрясения мозга жара не бывает… Или бывает? Может, действительно отравилась чем? Некоторые травятся грибами, или если из неправильной лужи попить…
Я вдруг понял, что мне это нравится. Не то, что она отравилась, а вообще. Опасность. Оружие. Ответственность. Ответственность больше всего. Я вдруг понял, что хотел бы найти себе такое занятие… Чтобы думать и стрелять, чтобы от меня все зависело, чтобы в случае чего я мог бы помочь. Я даже улыбнулся своему этому новому и необычному ощущению. Ведь до сегодняшнего дня я не очень хорошо представлял, чем в жизни заниматься. А теперь вот представлял. Правда, я не знал, есть ли такая профессия, но наверняка есть. Понятно, что Служба Экстренного Спасения всегда на страже, но кто-то же планирует ее деятельность? Кто-то же предвидит неожиданные ситуации? Раньше я о таких вопросах не задумывался, а вот теперь…
– …Пепел… – сказала вдруг девчонка. – Только пепел… только тени на стенах…
Она улыбнулась. Вроде бы. Иногда она улыбалась. Ну, мне так казалось.
Иногда я оглядывался – опасался, что этот ее брат начнет преследовать, но нет, никого.
Показались синие камни, затем танк. Пришли.
Из-за танка выступил сумрачный Ярослав. Лютер продолжал оставаться зажатым, на лице у Лютера присутствовало скептическое выражение, возле гусениц лежали несколько корявых кольев, похожих на первобытные копья, один кол, больше напоминавший бревно для острожной ограды, в переломанном состоянии был прислонен к башне. Вероятно, я переоценил инженерные доблести будущих звездолетчиков. Впрочем, возможно, я к ним несправедлив, это терра-синдром разбушевался, они вовсе не идиоты.
– Это ты кого притащил? – спросил Ярослав. – А ну-ка я с этим поговорю…
Ярослав приблизился, остановился с раскрытым ртом и протянутой рукой.
Я не торопился опускать девчонку на землю, постоял несколько секунд, чтобы Ярс и Лютер полюбовались на мой доблестный вид.
– Твоя знакомая, – сказал я.
Затем осторожно посадил девчонку к большому серому камню, торчавшему из земли рядом с хилой сосной, то ли мертвой, то ли уже скоро.
– В смысле моя знакомая? – поморщился Ярс. – Я ее в первый раз вижу. У нее такой вид, будто она из ховера на лету вывалилась… А, ты отобрал бластер!
Бластер вызвал у Ярса злорадный энтузиазм, он потянулся к бластеру, но я покачал головой.
– Правильно, не давай ему, – сказал с башни Лютер. – А то он себе второе ухо отстрелит. И нас заодно…
– Себе не отстрели! – посоветовал Ярс. – Десантник…
Он взял бревноподобный кол и положил себе на плечи. Мне захотелось засмеяться отчего-то. То есть не отчего-то, а от вполне конкретного воспоминания – я вспомнил Ярослава в ложементе корабля дальней разведки «Улисс», в сенсорных перчатках, в сенсорном шлеме, пилота с открытым системным допуском, и этот образ никак не состыковывался с образом человека в грязном комбинезоне, человека с отстреленным ухом и уж тем более человека с заостренным бревном на плечах. Нет бластера, бери кол. Бери кол, Бериколов. В умелых руках кол страшнее бластера. Примерно это читалось на лице Ярослава. Ну, и некоторая досада, все-таки командор он, а бластер у меня. А мне что, я в Академии не обучаюсь.
Я подошел к танку, забрался на башню.
– Замки вот здесь, – Лютер похлопал по люку. – А здесь пружина.
Догадался.
Я снял бластер с плеча, прицелился. Никогда из бластеров не стрелял. Неинтересное оружие, ненастоящее, если по мне. Изобретен незадолго до Последней войны, в самой войне широко использовался и помог одержать победу. Высокая убойная сила, работает по всем видам целей, в том числе по низколетящим воздушным, легкий, не требующий высокой квалификации стрелка. Недостаток один – рассеивание импульса в дождь и при повышенной влажности. Все вроде нормально, только…
Отдачи нет, звук разряда – точно кошке на хвост наступили, вес небольшой, без приклада, штык не цепляется. Унылое оружие.
Спусковой крючок оказался теплым и шершавым, едва я коснулся его пальцем, он будто подался навстречу, на рукояти вспыхнул синий диод. К бою готов.
– Не беспокойся, – сказал Лютер. – Броня от одного разряда не успеет вскипеть, но глаза закрыть стоит.
Лютер закрыл глаза. Я направил ствол бластера на люк, в место, куда указывал Лютер. Глаза тоже закрыл, не хочется бирюзовых зайчиков ловить.
Шаг спускового крючка оказался неожиданно длинным, и, к моему удивлению, отдача у бластера имелась. Впрочем, весьма необычная по ощущениям, бластер словно попытался вывернуться из руки. Вспышка пробила через сжатые веки.
Лютер ойкнул и отвалился. Люк лязгнул. Я открыл глаза.
В люке остывала вишневая дыра, Лютера на башне уже не было, он стоял рядом с камнем, смотрел на девчонку, растирал прищемленный брахиалис.
– Все в порядке, – Лютер помахал рукой. – Буду жить. Кто она?
– Не знаю. Они с братом напали на меня. Думаю, те же, что нашему
