Не избежал назначения в конные разъезды и я – надо думать, один из самых подготовленных новобранцев.
К слову, степняки давно уже не беспокоили стражу, в крепости ходил стойкий слух, что это как-то связано с посольством Торога, сына барона Корга, в степь. Кто-то понемногу начал расслабляться, и постепенно в поступках и действиях стражей проявилась некоторая беспечность – вторая косвенная причина моего позора…
Не зря торхи называют свои земли Великий ковыль. Ибо куда ни бросишь взгляд, до самого горизонта расстилается бескрайнее море дрожащего на ветру ковыля. Как же не хватает здесь привычных взгляду рощиц, перелесков, дубрав…
На этот раз разъезд углубился в степь верст на десять. Погода стоит еще по-летнему теплая, даже жаркая, и только вечером приходит долгожданная прохлада, несущая в себе соблазнительные запахи степных трав. Но темнеет уже по-осеннему быстро, и, поразмыслив, десятник Сварг решил остановиться на ночевку у подножия очередного кургана, увенчанного каменной бабой, – с него открывается отличный вид на окружающие ковыли.
Свои сомнения насчет того, что торхи также понимают перспективность кургана как наблюдательного пункта и что ночью даже при самой яркой луне не всегда разглядишь скрытно подступающего противника, я оставил при себе – не стоит вчерашнему новобранцу учить ветеранов стражи. Они-то в любом случае опытнее и врага лучше знают…
Первая очередь дежурить на холме выпала мне. Не споря, я закончил ужин (ячневая каша с салом и сухарями вприкуску) и быстро взобрался на курган, прихватив оба самопала и саблю. Дежурить так дежурить, не впервой.
Поначалу я честно стоял рядом с каменной скульптурой, до рези в глазах вглядываясь в степь. Но в этот раз ночь вступила в свои права раньше обычного – к концу дня небо затянули облака, и абсолютно черная в ночном мраке туча заслонила наполовину показавшуюся луну. Вглядываться стало бесполезно, а там уже и мои соратники улеглись с обратной стороны кургана, в крохотной ложбинке. Демонстрировать служебное рвение не для кого, и я позволил себе присесть, удобно откинувшись на камень.
Сейчас я уже не могу вспомнить, в какой момент сознание соскользнуло в пучину беспамятства. Заснуть в дозоре – одно из самых тяжких преступлений стражей, за которое провинившегося или изгоняют из крепости, или казнят – наравне с мародерами, убийцами и насильниками. Что стало причиной? Отчасти беспечность, отчасти самонадеянность. Я должен был определять время по луне – ее пути по небосводу, но в ту ночь луны не было видно, и я пытался определиться по собственным ощущениям, так называемым внутренним часам.
Наверное, сказался и первый, тяжелый день дозора, проведенный в седле, и то, что я дежурил также и предыдущей ночью на заставе. Смена погоды на пасмурную, дождливую… Короче, попеременно раздумывая о странностях, происходящих в страже (точнее, об откровенно пугающих меня приготовлениях ее к войне, и явно не с торхами), а после мечтая о возлюбленной Энтаре, я самым глупым образом заснул…
Мне снилась любимая и недосягаемая девушка, мне снились ее руки, ее поцелуи…
– Аджей, любимый, проснись… Аджей, проснись… Да проснись же!
Нехотя я раскрыл глаза – и сердце на мгновение остановилось: надо мной взвилась по-восточному кривая сабля. В последнюю секунду я рывком сместился влево, одновременно вскинув руку с зажатым в ней заряженным самопалом (спал с ним), и потянул за спуск.
Выстрел сотряс ночную тишину словно раскат грома. Тут же с места стоянки отряда послышались дикие, яростные крики кочевников, удивленные возгласы стражей, прерывавшиеся воплями боли. Ударил недружный залп самопалов.
Позже я с диким стыдом и болью осознал, что именно из-за моей оплошности в первые же секунды боя погибло трое товарищей – их пронзили стрелы. Только благодаря моему предательскому сну десяток взяли в кинжалы… Но в те мгновения, когда только началась схватка, я об этом не думал – я вообще ни о чем не думал: кровь кипела в жилах, зрение и слух обострились до предела. Я сражался, как застигнутый врасплох зверь, дико и яростно. В те мгновения вся моя жизнь заключалась в нескольких секундах отчаянной пляски клинков…
Вырванная из ножен сабля встретила рубящий сверху удар вражеского клинка. С силой оттолкнувшись с полусогнутых ног, левой выхватываю второй самопал и с силой бью рукоятью в висок торха. Кочевник оседает – тут же стреляю во вскинувшего лук противника, остановившегося от меня всего в пяти шагах.
Еще один враг с ревом бросается вперед и рубит саблей снизу, по ногам. Не уловив, а скорее почувствовав удар, прыгаю спиной к каменной бабе – единственному возможному прикрытию с тыла. Кочевник бросается вперед, рубит наотмашь – до упора вжавшись в холодный камень, пропускаю вражеский клинок перед собой. Удар вдогонку под елмань чуть ли не выбивает саблю из рук торха, провернув кисть, на втором взмахе рублю противнику незащищенное горло.
Кажется, все мои враги закончились. Но, судя по яростным воплям, доносящимся из ложбинки, и лязгу скрещивающихся клинков, схватка в самом разгаре, и для отряда еще ничего не решено.
Подавив порыв перезарядить самопалы (слишком долго), молча бросаюсь вниз.
Продержитесь еще хоть чуть-чуть!!!
Я бегу по склону кургана как никогда в жизни, когда возможно – прыгаю вперед что есть сил. Всего несколько секунд стремительного спуска, и я оказываюсь сзади обступивших моих соратников торхов.
Если бы кто-то из них обернулся, схватка могла бы завершиться иначе. Но, увлеченные пляской клинков, они пропустили мою атаку.
Удар сабли под шею держащегося сзади крупного кочевника – и тут же рублю сверху вниз вскинувшего лук торха, начавшего разворот в мою сторону. Клинок надвое развалил как древко лука, так и череп противника.
Оставшиеся кочевники замечают опасность. Нырнув под удар сабли, направленный в голову, что есть силы рублю живот атаковавшего торха. Еще шаг, и я врываюсь в круг уцелевших стражей.
Их осталось трое против восьми – а в начале схватки дозор атаковало шестнадцать торхов, не считая напавших на меня кочевников. Залп из самопалов забрал жизни четверых нападавших, столько же стражи успели срубить, потеряв трех человек. Встав спиной к спине, уцелевшие бойцы еще какое-то время продержались, прежде чем к месту основной схватки подоспел я. Но мой удар с тыла резко изменил баланс сил – нас стало четверо против пятерых, и мы атаковали.
Хрипло дыша, Сварг перевязывает Корда, своего товарища из числа регулярных бойцов крепости. Десятник довольно умело накладывает холстину на разрубленную ключицу товарища, чувствуется изрядная сноровка, кровь уже практически остановилась. Я же стою как истукан рядом, лишь приложив чистую тряпицу к разрубленной щеке: последний мой противник рубился отчаянно и умело и сумел обезоружить меня крепким ударом в основание сабли – клинок словно живой вылетел из руки. От следующего удара, направленного в голову, я успел все же отпрянуть, и острие елмани лишь краешком зацепило голову. А через секунду схватка закончилась ударом Сварга – десятник зашел сзади и лихим ударом срубил голову моему противнику.
Теперь
