– Мне большую порцию охлажденного латте без сахара. С соевым молоком. И рогалик.
– Хорошо, – Селма вбила заказ в кассовый аппарат, только пальцы замелькали. – Что‐нибудь еще?
– Селма, – окликнула я.
Она взглянула на меня.
– Ой, Селтси. Рада тебя видеть. Что-нибудь еще?
Я покачала головой.
– Семь долларов восемьдесят пять центов.
Я полезла в карман.
– Черт! Оставила кошелек в магазине. Скоро вернусь.
– Хорошо. Следующий.
Я вышла на улицу пошатываясь, к горлу подкатывала тошнота. Моя давняя подруга. Неужели она забыла, что от соевого молока меня тошнит, как это случилось много лет назад в машине ее матери? И что я ненавижу рогалики. Разве она не знает, что от искусственных подсластителей в наших с ней головах мозги сворачиваются в сумасшедшие спирали? Что‐нибудь, конечно, вполне могло подзабыться в такой тяжелый день. Но не все! Если только у нее не украли какую-то часть души.
Я возвращалась к себе в магазин, внимательно разглядывая тротуар – нашла в сточной канаве обшарпанный цент и голубую девчоночью заколку-бабочку, довольно-таки грязную. Я открыла дверь и вошла. Все было на своих местах. Я прошла в кухню, потирая шрам на шее. Иногда его дергает от холода. Я открыла волшебный ящик со старьем, бросила заколку и цент. Помешала содержимое, не зная, что попросить. Иногда он сам подсказывает. Но только когда заряжен. Итак, в наличии: обрывок билета, свечной огарок от фонаря из тыквы, сверкающий алый брелок-башмачок на цепочке, линейка, засохший оранжевый маркер, мраморное яйцо для штопки, три заколки… – барахло, которое волшебный ящик делал просто так, забавы ради. Я задвинула ящик.
Остаток дня тянулся, как ириска. Купер уселся у кассы. Такса тявкала на него, пока он не огрызнулся и не зашипел в ответ. Одна из черных кис жалобно кричала. Все получили по сардине и кое-что еще, и на некоторое время в магазине установилась тишина. Я задумалась, как избавиться от пожирательницы игрушек. Как, интересно, она распознает дорогие для человека игрушки? Как она стала такой? Следует ли людям ее опасаться, или же с Селмой случилось что‐то другое?
И вообще, действительно ли произошло нечто из ряда вон выходящее, или мы просто изменились за эти годы? Как же я не спросила Селму, продала ли она свои коллекционные карточки? Фарки – трепло, каких свет не видывал. И чокнутый к тому же. Ведь сжег весь заряд волшебного ящика из‐за обычной сигареты. Игрушки. Дорогие человеку вещи. Наверху в шкафу стоит коробка с двумя старыми, набитыми ватой игрушками – Терри и Бумером. Что случится со мной, если пожирательница игрушек их съест?
Я смухлевала, закрыв магазин на пятнадцать минут раньше срока. Когда все рольставни были опущены, я открыла клетки и выпустила «содержимое», как люди их называют, будто собаки, кошки и хорьки – вещи, отданные на хранение за ненадобностью. Купер подремывал около кассы. Я его растолкала.
– Куп, отведи их наверх.
И он отвел. Спрыгнул на пол со стуком двадцативосьмифунтовой гири, оглядел постояльцев и повел их к маленькой дырке в двери, ведущей наверх. Я наблюдала: хорьки спешили – чапоньки-лапоньки за котами, и завершала шествие такса. Она задержалась на мгновение в дырке, слегка покачиваясь, и полезла внутрь.
Закрыв магазин, я собрала весь мусор, наполнила плошки свежей водой и отправилась за питомцами. Я медленно поднималась по лестнице с обшарпанными ступеньками, где только по краям сохранился красный цвет. Я прошла мимо запертой двери на второй этаж. Эту часть я называла наследством. За этой дверью в углу сгорбился блестящий музыкальный автомат, ожидающий монетку. На стене висели две лосиные головы, словно угрожающие друг другу, стоял шкаф с первыми изданиями Киплинга, старинными игрушками, лучшими долгоиграющими пластинками и сотней других расчудесных вещей, которые никем другим не ценились бы так высоко, мои восхитительные драгоценности. Пир для пожирательницы игрушек? Наверное.
Я вскарабкалась на следующий пролет лестницы и вошла в свою квартиру. Квартира у меня что надо: три спальни, кухня, удобная ванная комната и библиотека. Не понимаю тех, кто устраивает в квартире гостиную, когда можно устроить библиотеку. Возле книжных полок – мягкий обшарпанный диван и два столь же мягких кресла, обтрепанные там, где Купер, да и другие коты, точили когти. На консоли стоит старый телевизор с девятнадцатидюймовым экраном, на соседней тумбочке – проигрыватель. Все работает. Зачем менять вещи, если они работают? Я подогрела в микроволновке остатки куриного рагу по-китайски и положила на тарелку хрустящую лапшу. Потом пошла в спальню и открыла шкаф.
Терри и Бумер хранились в большой коробке из-под зимних сапог. Я вытащила их и внимательно осмотрела. Терри – набитый ватой игрушечный терьер. Сейчас он похож на мешок с комковатой свалявшейся начинкой. Остались только фетровые круги с глазами-пуговками, а уши давно утратили жесткость. Кое-где у Бумера виднелись полоски, единственное свидетельство тигровой породы, два уса и безвольно обвисший хвост. Я поймала себя на том, что глажу эти помятые тряпичные игрушки, словно домашних любимцев. Я снова уложила их в коробку и прикрыла оберточной бумагой.
– Спокойной ночи.
В детстве я всегда с ними так прощалась, когда они лежали на моей кровати, той же самой, на которой я сижу сейчас. Игрушки впитали целые озера детских слез, пролитых из‐за мальчишек, не замечавших меня, и из‐за проваленных экзаменов. Они сопровождали меня, когда я уехала учиться в колледж, и украшали мою кровать в спальне. И вернулись со мной в родную Такому.
Я накрыла коробку крышкой. Почему я их не выбросила? Правда, что в них такого, помимо куска облезшей ткани с дешевым наполнителем? Ответ дурацкий и простой: Терри и Бумер – мои друзья, свидетели тысячи придуманных игр. Они были со мной, когда казалось, что в целом свете я никому не нужна.
Я представила, как миссис Мего их ест. Уничтожает успокаивающие объятия после липких ночных кошмаров, слезы из‐за Стива, порвавшего со мной на глазах у всех в школьном автобусе. Желтые зубы рвут потрепанную ткань, жуют старую вату.
Нет. Надо остановить пожирательницу игрушек. Но как?
Решение казалось очевидным. Поедая любимые кем-то игрушки, она молодела. Что, если дать ей что‐то ненавистное? Хранит ли кто нелюбимые игрушки?
Я пыталась вспомнить игрушки, которые мне не нравились. Отвратительные уродцы: обезьяна ростом с двухлетнего ребенка, казалось, она хватает меня эластичными руками, кукла-модель с раскрашенными глазами шлюшки и сжатыми губами серийного убийцы. Ой, был ведь еще клоун с огромным ртом, красными губами и тусклыми темными глазами. Что с ними стало? Двух кукол папа отдал в благотворительный магазин. Одну я закопала у автобусной остановки.
У своего бизнеса есть определенные недостатки: в рабочее время хозяин не может бросить магазин. Особенно если клиент пожелает забрать своего любимца. Весь следующий день я висела на телефоне, обзванивала секонд-хенды, разыскивая игрушечных обезьян и клоунов. Потом я попытала счастья у старьевщиков и коллекционеров. Ни обезьян, ни клоунов я не нашла, но пара магазинов, работавших до позднего вечера, предложили мне коллекционных кукол.
Оба магазинчика располагались далеко от Уэджа, района, где я живу. Автобусы туда не ходили. У меня есть старенький «Шевроле» универсал – «селебрити», которым я пользуюсь, когда мне нужны колеса. Я езжу на нем уже много лет. Как и телевизор, он выполняет все мои прихоти, и менять его нет
