— Может быть, — говорит Адам, — даже хорошо, что ты улетаешь…
Я его понимаю. Будь он моим современником, я знал бы, что понимаю правильно.
— …И хорошо, что с тобой летит Вита. Она ведь со многими испортила отношения.
Еще бы — монопольная обладательница первобытного моногама. Правда, это по нашей мерке, у потомков взгляды шире. Но Вита говорит так: «Не суди по нас. Кто летит в колонистки? Женщины с ненормально развитым материнским инстинктом. Уродки… На Земле совсем другие люди».
— Ты знаешь, я просто координатор, — говорит Адам. — Но будь моя власть, я бы приказал: улетайте.
Так. Внизу проплывают сверкающие поля облаков. Горизонт охвачен радужной дугой, но солнце вот-вот опустится и станет темно.
«Улетайте».
* * *Тот же пейзаж, но уже с планеты. Здесь когда-нибудь вырастет город. Пока здесь наш лагерь. Он спит. Похоже на Землю 1999 года, только пустынно, ни кустика. Планета еще не засажена.
Завтра мы с Витой улетаем; сегодня я прощаюсь с Юрой. Мы сидим рядышком, и ей хорошо. Она этого не скрывает.
— Какой чудесный вечер, — говорит она. — Как все здорово. Давай не будем по-варварски обращаться друг с другом.
Она для меня не просто женщина. Это эпоха, в которую я никогда не вернусь. Сейчас я по-другому воспринимаю слова Адама: «Больше тебе никто не нужен?»
Но я встретил Виту на полвека раньше. Вита спасла мне жизнь. Я люблю Виту. Юра — просто красивая девушка. Разве мало таких на свете?
Внезапно понимаю, что мало. Те, что остались на Земле, не в счет. Они для меня как древнеегипетские красавицы. Женщины лагеря тоже не в счет, по той же причине.
Значит, женщин всего две: Вита, с которой я лечу завтра, и Юра, с которой сижу сейчас.
— О чем ты думаешь?
Я излагаю свои соображения.
— Выходит, я очень несчастен.
Ее смех чуть хриплый, но приятный.
— По-твоему, я тоже несчастна? Всего один мужчина, и тот завтра уходит?
Возразить нечего. Она смеется.
— Нет, я счастлива. Мне все равно, что будет завтра.
— Никогда не думаешь о будущем?
— А какое у нас с тобой будущее?
Некоторое время молчим.
— Как вы будете одни? — говорит она. — Я бы так не смогла.
— Почему одни? Человек — это память. Человеческая душа слеплена из многих кусочков душ других. Из чужих улыбок, слов, поступков…
— Ты сам себе противоречишь. Душа питается душами. Значит, человеку необходимо общество. А ты уходишь.
— Почему обязательно общество? Произведения искусства. Книги, картина, музыка… Все, куда вложена душа человека.
Юра молчит.
— Человеческая душа бессмертна, — повторяю я. — Никто никогда не умирает. Каждый жест, каждая улыбка остаются. Мы меняемся под влиянием других: их души вселяются в нас. А наши уходят к другим. Так происходит вечно.
Закат. На фоне красного зарева стоят частоколом заостренные силуэты посадочных катеров. Завтра их станет одним меньше.
По темному уже небу ползет двойная звезда. Это наши корабли. Закат красный. Завтра будет ветер и пасмурно. Конечно, если здесь годятся земные приметы.
— Когда ты улетишь, будет всегда пасмурно, — говорит Юра.
Небо медленно угасает.
МЫУтро. За ночь ветер согнал облака. Снизу они кажутся просто густым туманом, а сверху выглядят однообразным белым покровом. В облаках есть и просветы — черные дыры, окна к поверхности, сквозь которые не видно ничего, кроме черного марева.
«Избегай черных дыр, Алек».
Вверху, над пеленой облаков, медленно растут две фигурки — два ферзя, два голых кораля на шахматной доске неба. Потом «Жар-птица» уходит из поля зрения, а от «Феникса» остается лишь сверкающая стена поперек неба и медленно разворачивающееся отверстие причального туннеля.
Я веду катер вручную. Похоже на езду в автомобиле. Вита внимательно следит за моими действиями. Кажется, начинает понимать, почему это доставляет удовольствие. Если так, я рад за нее.
Фен мне ассистирует. Фен — это кибермозг «Феникса». Просто сокращение, как «Алек» от «Александр». Он следит за нами и поворачивает звездолет так, чтобы приемное отверстие оказалось у меня на пути. Для него это игра.
Он ловит нас в эту черную дырку. Ловит летящий катер будто сачком. Это игра, и вскоре она заканчивается вничью. Вернее, нашей общей победой. Мы ныряем в туннель, Вселенная остается снаружи…
Через оборот, спустя полтора часа, мы снова проходим над лагерем. Любопытно — оборот по низкой орбите вокруг любого небесного тела занимает примерно полтора часа.
Вокруг почти любого небесного тела. Вокруг любого тела нормальной плотности. Но если это белый карлик или пульсар…
«Избегай черных дыр, Алек».
Я разговариваю с Адамом.
— Счастливой дороги, — говорит он. — Но подумай. Возможно, есть смысл вернуться к Земле? Ты давно не был там, Ал.
«…Такой камень всегда возвращается. Он взлетает, замедляется, останавливается. Потом падает вниз — все быстрей и быстрей…»
— Спасибо за заботу, Адам.
— Вита, — говорит он. — Если раздумаете, возвращайтесь. Колония вас примет всегда.
«Феникс» скользит над сверкающим белым полем. Еще немного — и лагерь уйдет за горизонт. Связь оборвется, и мы стартуем.
Рядом, в нескольких километрах, — четкий силуэт «Жар-птицы». Я провел там 50 лет, целую жизнь. Звездолеты тоже прощаются. Их киберсистемы связаны сейчас в одну сеть, разделенную пространством. Машины обмениваются содержимым памяти, а затем информационные связи рвутся одна за другой. Так выглядит прощание ЭВМ.
— Всего вам доброго, — говорит Адам.
— Прощайте. — Это Вита.
— Не поминайте лихом. Счастливо оставаться, Адам.
Легкая дрожь. Облака уплывают назад все быстрее. Это старт, пока на нормальном ускорении.
— Поехали, — говорю я Вите. Она молчит.
— Целесообразно идти за топливом сразу, — произносит третий голос. Это Фен, наш компьютер. Снова я, она и компьютер. Опять треугольник XXV века.
Впрочем, уже XXVI. Кажется, я начинаю терять счет векам.
С Феном у нас много общего. Он космонавт-профессионал,
