— Мама любит асфоделевые поля у Стикса, — усмехнулась Персефона, проследив за взглядом Амона.
— О, она что-то здесь любит?
— Пытается. Еще считает, что я неправа, раз хочу тут жить.
— Зато она уже поняла, что Гадес не уволакивал тебя силой.
— Хочешь сказать, еще пара тысяч лет, и она смирится?
Амон полагал, Деметра не смирится никогда, но предпочел держать это при себе и не лезть в дела чужого пантеона. Пусть это будет головной болью Зевса.
У Персефоны он тоже замечал косые взгляды — она как будто исподтишка рассматривала Амона. Присматривала. Словно хотела убедиться, что он в норме и сияет. Точно такие же были у Нефтиды — и она тоже ничего не говорила напрямую.
Амона это дико раздражало, и он легонько выпускал свою мягкую, окутывающую силу, чтобы показать ее.
Может, его бесило, что они обе правы — он ощущал себя не совсем так, как раньше. Но у этого не было физических проявлений. Обычный страх, что солнце может снова погаснуть.
Бояться Амон не привык.
Поэтому тогда у Персефоны быстро перевел тему, расспрашивая о делах в Подземном мире. И, конечно, о Луизе.
— Она немного пугает, — признала Персефона. — Зато они сблизились с Гадесом в последнее время.
У Амона не было родственников, поэтому он периодически удивлялся чужим: Луиза была дочерью Гадеса, но не от Персефоны, а от случайной связи, и в то же время Персефона нормально к ней относилась.
Чуть позже, когда чай был выпит, а Эбби с Гадесом еще не вернулись, они сидели с Персефоной в одной из гостиных. Он учил ее словесным играм, когда в комнату вошла Луиза.
«Немного пугает», с точки зрения Амона, были очень слабыми словами. Луиза напоминала о старом черно-белом фильме «Я гуляла с зомби», глыбе льда и монстре Франкенштейна — причем разом. Он понимал, что преувеличивает, но ничего не мог с собой поделать.
Через пару минут, пока Персефона общалась с Луизой, Амон смог понять, что именно привело его в такой ужас. В конце концов, Луиза и раньше была спокойной и уравновешенной, а если теперь она не улыбалась, то что с того?
Но от нее несло не холодом. Скорее уж, черной дырой. Чем-то, что может поглощать тепло, свет, но никогда не возвращать обратно, не создавать самой.
Слушая Анубиса в кафешке Дуата, Амон не мог не вспомнить Луизу, которую видел. В рассказе Анубиса она казалась почти прежней, только чуть более молчаливой и холодной.
Амон не сомневался, что именно так Анубис ее и воспринимал. То ли потому что сам был богом смерти, не так ощущал эту бездну… то ли потому что не хотел видеть этого в Луизе. Ее сознание ведь и правда осталось прежним.
— Ей не хватает энергии, — сказал Амон. — Ее душа вернулась не полностью, ей нужна подпитка чужой жизнью. Или конкретно твоей.
До этого никто не возвращал мертвецов, так что опыта у Амона правда не было. Но он ощущал черную дыру внутри Луизы. Ей нужна энергия, чтобы чувствовать себя прежней. Вот только ей вечно будет не хватать: невозможно чужой жизнью достроить часть своей души.
Анубис пожал плечами:
— Она не взяла много.
Он и Гор сидели за пластиковым столиком, друг напротив друга, Амон стоял перед ними, облокотившись на стойку. Он не заметил момента, когда перед братьями появилась зажженная свечка в виде тыквы, а лес за окном как будто потемнел. Тут не существовало дня и ночи, значит, Дуат отозвался на желание кого-то из них.
Гор едва заметно хмурился, сцепив руки на столешнице.
— Почему ты не говоришь всего?
Анубис в удивлении вскинул брови, ожидая продолжения.
— Ты же знаешь, — сказал Гор. — Она не богиня, поэтому никогда бы не исчезла, как мы. Но и не человек — Луиза не смогла бы существовать в загробном мире. Любом из них. Только часть ее души. Она стала бы такой же тенью, просто на дорогах Дуата.
Амон знал, что это правда. У них в пантеоне не было Зевса, который много раз делал детей со смертными — но как-то у Тота появился сын от обычной женщины. Милый мальчик, который решил стать воином. Он умер лет через триста, получив смертельную рану. Смерть его была долгой и мучительной, поэтому Тот попросил Амона позвать Анубиса, который мог бы облегчить переход — и Гора. Он мог убить тело и прекратить мучения.
Так и вышло. Вот только Анубис не смог провести душу в какое бы то ни было загробие: большая часть сущности сразу исчезла, как бывало у богов, а остаток тенью соскользнул в мир мертвых.
Луизу постигла бы та же участь. Может, поэтому она и не вернулась полностью — нечему возвращаться, со смертью ее физического тела тот кусок исчез безвозвратно.
— Я виноват в том, что вернул ее, — пожал плечами Анубис. — Не спросив.
Гор фыркнул, скрестив руки на груди:
— А что ты должен был сделать? Эй, Луиза, не желаешь ли вернуться? Правда, не факт, что целиком. Если ей так не нравится, она может умереть. Но вместо того, чтобы прыгать с крыши, пришла к тебе, попробовать немножко чужой жизни. У вампиров тоже есть выбор.
— А что насчет тебя? Куда исчезает твоя жизненная энергия? Почти так же, как делала Луиза. Может, у тебя свой вампир?
— Не говори ерунды. Моя энергия исчезает в мир. Потому что всё не так после Кроноса. Я не дарю ее какой-то девице, которая не может оценить, что ей не дали умереть.
— Ой, да не взяла она много.
— Достаточно! Я не для того…
Гор осекся, и Анубис подозрительно прищурился. Он даже подался вперед:
— Что? Договаривай.
— Ничего. Давай возвращаться уже.
— Нет уж! Говори всё, что тебе известно! Ты что-то знаешь о том, почему умираешь. Дело не только в Кроносе?
— Отстань.
Анубис с силой хлопнул ладонь по столу и в раздражении поднялся. Амон даже благоразумно отодвинулся в сторону: обычно такие бурные эмоции у Сета, но здесь Анубис явно злился — и наверняка просто боялся за Гора.
Перестав ходить между столиками, он обернулся к Амону:
— Заставь его!
Амон — глава пантеона. Он может приказать, хоть и не любит этим пользоваться. Но уж сейчас точно не собирался.
— Успокойся, Инпу…
Амон глянул на хмурого Гора, который сидел, скрестив
