На территории Разлома уже несколько дней работала группа ученых. Это было забавно, потому что на фотографиях, которые мне присылали, ученые были в скафандрах, будто они работали под водой или на Луне. По совпадению, группу возглавляла Екатерина Армстронг, молодая амбициозная женщина, уже заработавшая репутацию непоколебимого борца с ересью в науке. А теперь ей предстояло бороться с тем, что называют ересью не в шутку. Как-то раз мы пересеклись с Екатериной на конференции, и она произвела на меня впечатление честолюбивого ученого с твердыми убеждениями. Поэтому я ждал отчета о деятельности группы с большим интересом и надеждой на объяснения. К сожалению, первые данные, которые поступили еще вчера, не обнадеживали. Если коротко, то ничего особенного. Все в норме. И радиация, и давление, влажность, вещества и примеси в почве, температура, все известные излучения – в норме. Биологический анализ требует больше времени, поэтому надежда на диковинный вирус еще оставалась.
Я отгонял от себя вопрос, а что, если? Если научного объяснения не будет? Как в этом случае я должен поступить? И во что мне верить тогда? Я решил оставить эти непростые дилеммы на потом и вернуться к ним только в том случае, если не найдется никакой спасительной уловки или лазейки для разума, которая поможет скрыть от себя самого важные последствия происходящего. Иными словами, до того момента, когда, а точнее, если, произойдет что-то неотвратимое и я лицом к лицу столкнусь с чудом. С таким чудом, которое пошатнет все мои фундаментальные представления и заставит признать для себя что-то новое. Что-то, чего сейчас я не признаю.
Таков был план. Учитывая мою врожденную способность к мысленным уловкам, должен сказать, что план был совсем неплох. Ведь если я увидел бы что-то невероятное, то счел бы это галлюцинацией. А если бы увидел что-то невероятное в окружении других людей и они увидели бы то же самое, я бы сказал – это фокус или трюк. Или неизвестное еще науке явление природы, но его обязательно скоро изучат. Загнать мой разум в ловушку в таких вещах невозможно. Поэтому план был хорош и позволял не думать о чудесах серьезно. Я решил называть все это фокусами и говорить не «Батюшка, какие сегодня были новые чудеса?», а, скажем, «Ну, поведайте нам, святой отец, какие нам показывали фокусы?». Хотя, конечно, и я, и святой отец понимали, что все в этом вопросе было неконкретно. Кто показывал? Кому показывал? Тем не менее это меня устраивало.
Когда стемнело, раздался звонок.
– Добрый вечер, Казимир! Как прошли переговоры?
– Добрый, Борис Андреевич! Боюсь, что это были не переговоры. Нам объявили условия.
– Серьезно? И что они хотят?
– Дело в том, что, по словам епископов, чудеса происходят теперь все чаще.
– Фокусы, говорите – фокусы.
– Дело в том, Борис Андреевич, что фокусов становится так много, а случаются они так часто, что епископы рассчитали, когда ждать, так сказать, коронный фокус.
– Коронный? – удивился я сначала, а потом догадался, о чем речь. – И что же, когда нам его ждать?
– Осталась неделя, Борис Андреевич. Ожидаем Второго пришествия в грядущий четверг.
Я задумался.
– А они не ошиблись? Какой-то день для пришествия неудачный. Я думал, что это будет, ну, скажем, воскресенье.
– Так это и будет воскресенье, Борис Андреевич. По их расчетам. Они теперь ведут исчисление дней как-то иначе, и на следующий четверг придется как раз их воскресенье.
– М-да, – сказал я. – Святой отец, у нас есть свои люди в епископате?
– К сожалению, нет. Наших людей не избрали, несмотря на все наши действия и их профессионализм, – ответил Казимир. – Хотя выдвигали лучших.
– Это жаль. Ну, и какие у них требования?
– Ничего особенно. Мы, в принципе, ждали этого. Они хотят в день ВП беспрепятственно подойти к Разлому. Чтобы оцепление было снято и они могли своими глазами все видеть и молиться.
– А если оцепление не будет снято?
– Они сказали, что паломники все равно будут идти, невзирая на оцепление и вооруженных охранников.
– Пойдут грудью на штыки?
– Да. Пойдут. Так как говорят, что смысл жизни всех, кто сюда пришел, в том, чтобы увидеть чудо своими глазами. И если они не увидят, то и жить незачем.
– А что командир? Он готов их остановить?
– Эх, – вздохнул Казимир. – Я понимаю, Борис Андреевич, что вы это спрашиваете вовсе не потому, что рассматриваете такой вариант всерьез. Это гипотетический вопрос. А значит, и я могу ответить на него гипотетически, без последствий для моей души.
– Да, никаких последствий, – подтвердил я на правах старшего по душе.
– Тогда я скажу так. Кузнецов стрелять не будет. А если их водой или газом разгонять, то толку будет ноль.
– Все ясно. Святой отец, теперь я поставлю вопрос по-другому. А что, собственно, плохого в том, чтобы убрать оцепление? Почему не пустить? Ну придут они, помолятся, посмотрят свое знамение и разойдутся. Нам же лучше. В чем проблема? Нет никакой проблемы.
– Я думал, что вы понимаете, Борис Андреевич, – сказал священник тихо. – Точнее, что вы знаете, в чем проблема. Но если и вы не в курсе. Я, в принципе, тоже…
Я осекся. Пора было переходить к очередной простой инструкции.
– Значит, так. Это была проверка. Записывай.
– Да, пишу.
– Передайте епископату, что в день пришествия оцепление будет снято. Пусть готовятся, усердно молятся, медитируют. Скажите, лучше вообще пока не есть, иначе на сытый желудок они ни черта не увидят. Ясно?
– Да, Борис Андреевич. Вполне. А вы уверены?
– В чем?
– Что знамения не будет.
– Как это не будет? Оно будет.
– Да?! – удивился священник. – Значит, будет. И мы…
– Да, и мы…
– Борис Андреевич?
– Доброй ночи, святой отец.
– Доброй.
Я повесил трубку. Таких осведомленных в тонкостях идеологической работы, но слабых людей, как Казимир, надо было всегда держать в состоянии легкого шока. Это единственное, что может их сдерживать от необдуманных поступков. Что же касается знамения, то его еще надо было подготовить. А времени уже почти не осталось. Поэтому я вернулся к работе и на время забыл про Казимира, епископов и девушку в костюме супергероя. Забыл я и про Клавдия, и Писателя, и Катерину Армстронг. Теперь надо было сконцентрироваться и наконец призвать демона вдохновения. Ничего не оставалось. Я налил себе виски.
У многих великих умов был свой демон. У Лапласа, Декарта, Максвелла. И каждый демон выполнял какую-то важную функцию. Например, мог все знать или сделать все что угодно. Я все же не причислял себя к великим, поэтому мой демон просто спал. И в этом была его важная функция. Зато, когда он засыпал, я мог видеть все, что он скрывал до этого.
И вот я ему говорю:
– Здравствуй, демон. Не желаешь ли со мной выпить?
А он отвечает:
– Ты меня снова обманешь, Борис Хитрый. Я выпью, усну, а ты сможешь увидеть все, что хочешь.
– Да зачем
