– Мы в ответе за свои поступки, – продолжал Широ. – Тут нет противоречия. Без Его воли мы не могли бы отличать в своих делах добро от зла. Мы не могли бы совершить свободный или несвободный поступок. Именно поэтому вера в себя – это очень важный первый шаг.
– Интересно, – говорил я, – а какие еще есть пути?
– Поверив в себя, ты уже знаешь, что делать дальше, так как понимаешь, что есть воля другого. И, в конце концов, есть воля, которая является мерилом любой другой воли.
– Что же это?
– Это вера.
– Я понимаю, – отвечал я. – А какой тогда неправедный путь?
– Поверить в себя, как в Бога, найти источник вечной жизни, неограниченной силы и создать мир, в котором стать Богом самому. Стать сверхчеловеком.
– А это возможно?
– Не сомневайся, – говорил Широ. – Если ты признаешь свою волю мерилом для всего, то рано или поздно так и будет.
– И это плохо?
– Это неправедно, – отвечал Широ.
– Но это не одно и то же.
– Нет, – отвечал Широ.
Большие палатки, где люди могли собираться и устраивать общие дискуссии, назвали по-гречески «синагога». В них ходили верующие любых конфессий, и меня часто приглашали послушать и что-нибудь сказать. Чаще всего говорили про Град Божий, про Большой Зиккурат, про Второе пришествие. Меня просили рассказать про свое чудесное появление и про крест на моей шее. Я не знал, что сказать, но радовался со всеми. Тогда меня спрашивали, что есть благо, и я отвечал, что думал – что это одно из свойств жизни. Меня пытались поставить в тупик, например, говоря, что робот тогда не может быть благом. И я отвечал, что это так, и они правы, так же как сапог не может быть блеском.
Меня часто переводили из одной палатки в другую. Было очень странно, когда на одном дереве я увидел свою фотографию. Такая же лежала на земле в одном месте, но Армен быстро прятал их в кармане.
– Армен, почему ты прячешь мои фотографии? – спрашивал я.
– Тебя ищут, Иоанн! Мы не можем тебя выдать и должны спрятать, – говорил он.
Потом он привел меня в лес, где была Савр и где меня встретили очень добрые люди. И среди них был старик Рафаэль, который боялся не дожить до пришествия. Он действительно был очень болен. Армен сказал, что я должен его исцелить, а сам ушел. Не знаю, исцелял ли я кого-то раньше, но от меня все ждали чуда, а значит, я это умел. Я верил в это. Семья Рафаэля надеялась, что он сможет встретиться с Исой и получить благословение от самого пророка. Когда я возложил на старика руки, выглянуло солнце, и мы услышали, как к нам приближается странный шум – это был звук голосов тысяч людей. А потом солнце пробилось через ветви деревьев, и вместе с ним к нам подлетел белый голубь и сел у головы Рафаэля. Это была большая радость для всех, и я радовался вместе с ними.
На следующий день Армен отвел меня к Петру и Ольге, внуку и внучке мученика Ермила, которого епископат на днях причислил к лику святых. Уже сами старики Петр и Ольга пришли к Разлому в числе первых. Детьми они приезжали сюда на лето и здесь узнали про Ермила и его трагическую смерть.
Это было давно, в далеком 1889 году, когда в этих местах была шахта. Ермил был направлен сюда для чего-то, о чем, конечно, внуки ни знать, ни помнить не могли. Но у них сохранилась фотография из метрической книги, где была зафиксирована смерть Ермила близ деревни Верхний Холм в том же 1889 году. То есть, не проработав и года, отец крестьянского семейства с дюжиной детей погиб в шахте. Причина указана не была. Но епископат счел такое удивительное совпадение веской причиной, чтобы почитать погибшего в святой земле мученика как святого. Внуки возражать не стали.
Армен сказал, что я должен поговорить с Петром и Ольгой. Сам же мой куратор и благодетель записывал наш разговор. После приветствий я начал задавать вопросы о Ермиле:
– Сколько вам было лет, когда вы впервые услышали эту историю?
– Мы были детьми, может быть, восьми лет, – начала Ольга. – Но это достаточный возраст, чтобы понимать многие вещи. Конечно, далеко не все мы могли тогда осознать и не обо всем спросить. В мировую погиб наш отец, а мать умерла в неполные тридцать пять лет. Дальше судьба складывалась по-разному, однако мы старались не терять друг друга.
– А как же другие родственники? У вас их должно быть много.
– Мы уехали в город, – сказал Петр. – И надолго потеряли связь и с этим местом, и с Ермилом, и с остальными.
– Получается, все, что вы знаете о его жизни и смерти, вы знаете от бабушки Софьи. И из метрик. То есть очень мало.
– Так и есть. Но знаете, – сказал Ольга, – лучше всего на свете вы помните бабушкины сказки, какие-то отдельные фразы. Я до сих пор помню ее голос, хотя сама уже старуха.
– Да, – согласился я. – Давайте попробуем вспомнить, что она говорила о святом Ермиле.
– Для нее он не был святым. То есть был, но не так, как для всех этих людей, – сказал Петр. – Она говорила, что он был очень уважаемым в деревне человеком. Вернулся живым с какой-то войны, что по тем временам было почти чудом.
Петр грустно улыбнулся и взял Ольгу за руку.
– Да, – поддержала Ольга. – Это и сейчас, наверное, чудо. А дальше было вот что. Деда причислили к шахте, чтобы вести разведку.
– Разведку?
– Так она говорила. И за это платили. Но это продлилось совсем недолго.
– И что случилось?
– Деду было видение, – сказала Ольга, оглянувшись на седовласого брата. – Ну, так говорила бабушка. Хотя теперь-то в это можно, наверное, поверить?
– Думаю, да, – ответил я.
– А мы не верили, – сказал Петр. – Никогда всерьез это не принимали.
– Теперь можете поверить, – улыбнулся я. – И что же было? Какое видение?
Ольга вздохнула.
– Ермил Федотыч видел в поле оленя со светящимися рогами.
Я вздрогнул, слова Ольги задели меня.
– Представляешь, Петр, – обратилась она к брату, – наш дед и правда мог его видеть. Этого оленя.
– Да, – протяжно вздохнул старик. – Да уж.
– И что случилось дальше?
– А дальше, как говорила бабушка, олень убежал в лес, но дед услышал в голове своей голос, который сказал: «Не ходи в шахту».
– Поразительно! – воскликнул я.
Было сложно сдерживать свои эмоции. Я смотрел на брата и сестру, и мне хотелось одновременно смеяться и плакать. Такой радостный момент. Эти воспоминания и их чувства, какими бы они ни были, по своей форме это был чистейший поток искренних чувств.
– Да, – сказала Ольга. – Правда, поразительно. Дочь Ермила, наша тетя Алимпиада, была единственной, кому он это тогда рассказал. Даже не знаю,