– Свободные поля?
– Да, это самое главное. Поэтому надо делать так, чтобы пустое пространство, куда могут ходить твои фигуры, было большим. А пространство для противника – маленьким. Понимаешь?
– Да, мама.
– Можно выиграть, просто поставив мат королю. Но в шахматах считается наивысшим мастерством – отнять у противника пространство. Это называется цугцванг.
– Цугцванг.
– Да, все верно.
Пустота, думал я. В философии даосизма это было центральное понятие. Весь мир крутится вокруг божественной идеальной пустоты, как спицы вокруг пустого центра колеса. Но Дао обманывали сами себя. Теперь я это точно знаю. Именно поэтому их философия оказалась такой запутанной, противоречивой. Дао говорят, что пустота – это тонкий мир, темная материя, которую мы не видим. Но пустота как пустота тоже есть. В том смысле, что ее нет. Теперь я вспомнил, что думал об этом когда-то. Воспоминания приходили одно за другим. Снова тот женский голос. Я уже взрослый человек, но сижу в инвалидной коляске.
– Что вы проходите на уроках философии?
– Аристотеля. Сегодня была лекция по видам причин.
– Ты все понял?
– Да. Но, понимаешь, я попробовал применить на практике и запутался. Хотя все казалось очень понятным.
– Это и не странно.
– Почему?
– Видишь ли, Андрей, – она вздохнула, – человек мыслит причиной и следствием просто потому, что так устроен наш мозг. Нейроны работают на вход и на выход. Вход – причина, выход – следствие. Так возникла и математика, и логика. Но реальный мир работает совсем иначе. Разбить все события на причины и следствия просто невозможно.
– Ты серьезно? Но наш преподаватель…
– Ваш преподаватель прав. Вы же еще так молоды и должны понять основы, прежде чем идти дальше.
– А куда дальше?
– Это длинный разговор, Андрей.
– А ты в двух словах. Как всегда, – сказал я.
Она помолчала.
– Ну, хорошо. Представь себе огромное полотно. И на нем кружочки. Это события. Теперь мы соединяем события, которые считаем причинами, с кружочками, которые мы считаем следствиями. Что получится?
– Много, много линий. Целая паутина.
– Да. Но событий, которые не связаны друг с другом, осталось больше. Как думаешь?
– Думаю, гораздо больше.
– Вот именно. Эти связи называются случайными. На самом деле их просто не существует. Но именно они создают среду, в которой мы выделяем причины и следствия.
– Ого!
– Да, это сложно. Если попробовать моделировать процессы в этой среде, то получится, что всем управляет именно это отсутствие связей. Эта пустота. Она как…
– Как ветер?
– В каком-то смысле. Но ветра не видно. А этой пустоты просто нет.
Всем управляет то, чего нет, подумал я тогда. Это было поразительно и будоражило самолюбие юного ума. А теперь у меня не осталось амбиций. Я пал так низко, просто потому что все вокруг меня во что-то верили, а я всего лишь шел за ними. Не веря ни во что. Я сохранял внутри себя пустоту. Как в шахматной партии. Оставлял для себя место для хода, свободу для фигур.
И тогда я подумал. Я не верю в Бога. И я не верю в то, что Бога нет. И я иду к святым отцам за мудрым словом, и обращаюсь к Писанию именно потому, что неверие стало основой моей веры. Оно обогатило меня и сделало чутким к любому слову, добрым к любой идее, ищущим по отношению ко всем истинам. Мое неверие сделало меня апологетом всех религий и верований, всех священных текстов. Пустота во мне стала сосудом для всей веры, какая только возможна. Может, это и есть я? Может быть, именно в этом состоит моя миссия?
Вдали я увидел дневной свет. Мерцание тусклых фонарей подземелья, освещавшее мне путь до сих пор, по сравнению с этим светом показалось ничтожным. Армен объяснил, что я должен делать. Я должен крестить и тем самым указать миру новый путь. Снять с будущих поколений грех поколений прошлых. Через воду. Через отречение от своей слабости. Он много говорил, я мало понимал, если честно. То, что он говорил, было невероятно. И, должен признаться, я не верил во все это. Но вдруг? Вдруг он прав? Почему я не могу дать ему шанс? Почему я не должен дать миллион шансов тому, кто верит. В Христа, в Иштар или во что угодно. Может быть, я и есть пустота? Может быть, именно я даю пространство тем, кто сегодня во что-то верит?
Этот женский голос внутри меня. Моя мать. Почему она была такой серьезной и всегда говорила со мной, как со взрослым? Почему я был в коляске? Я вышел на свет и на несколько мгновений ослеп. Потом снова прозрел и увидел перед собой огромную толпу людей. Их было так много, что я даже не решился предположить, сколько. Дух перехватило. И вдруг все они начали говорить, а потом кричать:
– Иоанн! Иоанн! Иоанн!
Память возвращалась ко мне. Я смотрел на лица тех, кто стоял ближе, и увидел мальчика. Он стоял, держа за руку свою мать и слегка наклонив голову, глядел мне прямо в глаза. Пожалуй, он один здесь среди десятков тысяч людей был серьезен. Лицо его выражало вопрос: «Ну, посмотрим, на что ты способен?» Вот именно так много лет назад на меня смотрел тот, кого действительно звали Иоанн. Ваня. Первый из тех, кого я крестил.
Удивительно, смешно и непостижимо. Только сейчас я вспомнил, что уже крестил однажды. Да, оказывается, я креститель, хоть и шуточный. Я улыбнулся. Это было в детстве, когда нам с Ваней исполнилось по десять лет. Самый поразительный период жизни, когда твой внутренний возраст переходит от древних языческих верований к мировым религиям. Онтогенез, на мой взгляд, полностью повторяет историю мира от момента сотворения жизни. Момент рождения – это появление человекообразной обезьяны. Когда ребенок учится говорить – это первые Homo. А десять лет – это как раз первые века нашей эры. Человеку нужен единый Бог. И я дал его тогда Ване. Я шуточно посвятил его в религию, которую придумал сам. Это было очень по-детски и очень серьезно одновременно. Прошли годы. Мы не виделись много лет, я встретил его уже взрослым человеком. Теперь это был просветленный монах, посвятивший свою жизнь дзен. Как я мог забыть такое? Креститель Иоанна – вот кем я был на самом деле. Я крестил его не в христианство, а в веру, и он поверил. Это было чудо.
Джон Баптист, Иоанн Креститель, тот, кто погружает в воду. Крестить – значит погружать в воду. Я оглянулся. За мной было уходящее вдаль озеро. Передо мной сонмы людей. Неожиданно в душе наступил удивительный покой и благодать, я вспомнил все. Все, что ускользало все это время. Свою мать, всю свою жизнь, каждый ее миг. Сейчас я перебираю в мыслях этот момент и удивляюсь, как я не
