Он открыл заднюю дверь своего «Лендровера», и мы сели там, моя голова покоилась на его плече, наши ноги свисали из багажника, когда мы наблюдали, как шелковистое падение воды разбивается о сверкающие камни. Он накормил меня печеньем в форме тюльпана, и я вдохнула тёплый запах его кожи. Мгновение казалось, что время остановилось навсегда. Звезды маршировали по небу, вокруг нас кружились галактики, а мы продолжали сидеть неподвижно и отстранённо, не желая разрушать магию момента. Это была магия, которая приходит после целой жизни поисков, когда вы наталкиваетесь на что-то настолько совершенное, что перестаете искать и говорите: Да. Это оно. Я знаю это. Я чувствую это. Я слышала, как его шаги эхом разносятся по коридорам моей души.
Мы повернулись друг к другу с поцелуями, которые были мягкими и жадными, благоговейными и эгоистичными — каждый из них был похож на прижатую маргаритку, спрятанную между страницами нашей истории. Влюбиться в то, чего никогда не будет, — все равно что пронзить себя погружённым в мёд кинжалом. Снова и снова. Он острый и сладкий, красивый и грустный, и ты не всегда знаешь, когда плачешь.
— Нет, — Джек поцеловал влажный уголок моего глаза. — Я не так хочу тебя запомнить. Не так я хочу запомнить нас.
— Тогда как? Как ты будешь помнить меня, когда я уеду?
— Вот так. — Он стянул лямки моего платья, сначала одну, потом другую. — Твои плечи блестят в лунном свете. Кристаллы сахара на твоих губах. — Он коснулся моего рта своим, его язык пробовал остатки печенья, которым он кормил меня. — Твои волосы, как атласные ленты на моих ладонях. Волнительно раздевать тебя. Вот так, — он расстегнул молнию на моём платье, обнажив тело, и я почувствовала мурашки на коже. — Ощущение тебя в моих руках, то, как твои веки опускаются на глаза, когда я кусаю тебя здесь… — его зубы коснулись точки под моим ухом, где челюсть встречалась с шеей. — Я буду помнить идеальный овал твоего лица, тепло твоего горла, то, как ты держишь ручку, когда пишешь. Больше всего… — он обхватил мой подбородок, его глаза скользнули по моему поднятому лицу, — я буду помнить странную красивую девушку, которая любила чувствовать старые книги и пила сладкий кофе. Она пробралась на моё крыльцо в серый день и научила меня видеть цвета. Она была вором, моей радужной девушкой. Когда она ушла, она забрала мое сердце. И если бы у меня было другое, я бы тоже отдал его ей.
Это было самое близкое из того, что он когда-либо мог сказать, подразумевая, что любит меня, потому что эти слова привязали бы меня, а он оставляет меня свободной — свободной жить своей жизнью, своими мечтами, своими стремлениями. Он хотел, чтобы я нашла своё место под солнцем, а не жила в тени его жизни. Но в тот момент я не хотела, чтобы меня освободили. Я хотела, чтобы он попросил меня остаться. Я хотела, чтобы он потребовал этого, приказал, чтобы у меня не было выбора. Но он просто держал меня своими глазами, и я узнала, как можно быть связанной без верёвок и цепей.
— Я хочу расстаться без осложнений, — мой голос дрогнул, когда я это сказала, но я говорила серьёзно. — Я не хочу проводить дни, живя ради телефонных звонков и смс. Я не хочу довольствоваться твоим голосом, когда на самом деле хочу, чтобы ты обнял меня. Мне не нужны глаза, которые не могут встретиться, и ноги, которые не могут соприкоснуться. Я думаю, что это убьёт меня.
— Я знаю. Ты моя «всё или ничего» девочка. Ты великолепная и особенная, и такая красивая, что моё сердце болит каждый раз, когда я смотрю на тебя. Я не хочу, чтобы ты соглашалась на меньшее. Но я не хочу знать, что ты встречаешься с каким-то другим парнем — с кем-то, кого ты встречаешь в старомодном маленьком кафе, с кем-то, с кем у тебя поздний завтрак по воскресеньям, с кем-то, кто может обнять тебя, любить тебя и уснуть рядом с тобой. Я думаю, это убьет меня.
Неровное дыхание вырвалось из его губ, когда он набросился на мой рот. Он целовал меня крепко и жадно, словно хотел, чтобы я всегда чувствовала его вкус.
— Джек, — сказала я без причины, за исключением того, что это было правильно. Его имя ощущалось так, словно оно принадлежало мне, как будто оно всегда принадлежало мне.
— Я хочу, чтобы ты была обнажённой в лунном свете, — он потянул мое платье вниз, и оно упало лужицей вокруг моих ног. Оставшаяся часть нашей одежды сорвалась в вихре, кончики пальцев как спички поджигали кожу.
Мы занимались любовью на одеяле у ручья, медленно и нежно, грубо и быстро, качаясь на потоках наших эмоций как на волнах, бьющихся о берег. Были вспышки ярких ощущений — выражение глаз Джека, когда он скользнул внутрь меня, его руки, прижатые к моему телу, полуночное небо над нами, деревья, качающиеся вокруг нас, первый стон, сорвавшийся с моих губ, мышцы и сухожилия, танцующие танго любовников, серебряное сияние созвездий на нашей коже, шум водопада, резкое, неровное дыхание Джека; наши тела, оказавшиеся между опьянением кульминации и желанием продлить момент, который мы никогда не хотели заканчивать. Моя голова откинулась назад, когда все звезды на небе слились в одну точку. Джек подхватил мой крик губами, его пальцы впились в мою плоть, когда он пролетел над краем удовольствия.
Мы не были готовы расстаться, поэтому мы остались в объятиях друг друга, когда страсть утихла. Когда наши сердца успокоились, а дыхание выровнялось, он откинул волосы с моего лба и поцеловал моё лицо. Я проследила углубление вдоль его позвоночника. Его кожа была сладкой на кончиках моих пальцев, как последние кусочки сахара на дне чашки кофе. Я хотела насладиться этим. Я хотела собрать каждую каплю и навсегда сделать её частью себя.
— Что ты делаешь? — спросила я, когда он встал и накрыл меня другим одеялом из машины. Он стоял на коленях на земле, суетясь вокруг, когда всё, что я хотела, — чтобы он вернулся ко мне.
— Прикрываю ноги, — он обхватил мою стопу и провел пальцем по пятке, пока мои пальцы не пошевелились. — У тебя вероломные ноги. Завтра они унесут тебя от меня, но сегодня они мои, — он нежно поцеловал мои ноги. — Они знают дорогу назад, Родел? Знают ли они, что если когда-нибудь снова пройдут по этим полям, они будут принадлежать мне? Потому что я потребую их. Не заблуждайся на этот счёт.
— И я потребую тебя. — Я
