Горит желанием с тобой поговорить, барбос. Два дня своего сержанта упрашивал, чтобы позвонить разрешил.
— Понятно, Ванька Жуков, письмо на деревню дедушке Константин-Макарычу. Милый дедушка, забери ты меня отсюда Христа ради…
— Не совсем, этот покруче будет. Сегодня с утра БТР угнал, к тебе в Царское намылился. Но за КПП не выехал. У меня с этим строго. Сейчас на губе сидит.
— Сколько сидеть салажонку?
— Трое суток.
— Свидания разрешены?
— На гауптвахте не положено. Но в виде исключения, потому как он твой крестник, сходи проведай арестанта. Можешь его и насовсем забрать, если завтра Марфуткину ферму прикроешь.
— Не вопрос, прикрою. Я же тебе сразу обещал. С рассвета и до заката я в твоем распоряжении. А Ваську-то я, пожалуй, возьму. Он мне в блокгаузе пригодиться. Работы и службы там хватает.
— Тогда милости прошу в сад, перекусим, чем Бог послал. Наталья уже нас поди заждалась. А потом пойдем твоего Ваську условно-досрочно освобождать.
Федор Хатежин был не совсем прав насчет строгости, порядка и дисциплины в своем гарнизоне. Васька Буздыкин на гауптвахте не сидел, а в одиночку занимался на плацу строевой подготовкой под присмотром здоровенного сержанта. Хатежин освободил сержанта от педагогической повинности, отнял у Васьки карабин Симонова без магазина, а сразу приунывшего юного бойца-спасателя отправил в казарму за сидором с пожитками. На выход с вещами.
— Меня куда сейчас, Федор Михайлович? В ментовку или к бабке в деревню?
— Узнаешь. Пять минут в твоем распоряжении. Кругом, арш!
— Не сбежит?
— Если он тебя, Кир-Валерич, увидел, то нет. Будет здесь как штык, через пять минут, даже раньше.
Васька прибежал через три минуты и доложил по всей форме о прибытии.
— Василий Буздыкин, поступаешь в распоряжение старшего сержанта Дербанова до первого сентября. А там мы с ним решим, куда тебя девать. Все понял?
— Так точно. В распоряжение старшего сержанта Дербанова до конца летних каникул.
— Эй ты, каникуляр, у штаба стоит мой 'лендровер'. Сидеть смирно и ждать меня до упора. Леон, проводи товарища.
— В строгости держать собираешься?
— А то. Ему курс молодого бойца надо пройти. Или ты его уже всему научил?
— Нет, только начал.
— Лады, а я продолжу. Но продолжай и ты, коль начал, выдавай, военную тайну, генерал. Говоришь, основное действо, по твоим прикидкам, состоится вдалеке от Марфуткиной фермы. Так?
— Если верить некоторым данным, то вполне вероятно. Предположительно противник выдвигается с юго-запада от Вересков и дальше на север к Жердяжьему.
— Вот что, Федор свет Михалыч, если я понадоблюсь, поднимай меня по тревоге в любое время дня и ночи.
— С Дарь-Николавной?
— Можно и с ней.
— Понял, принято. Аккуратней там, Дербан. Сам знаешь.
— Знаю, что я ничего не знаю, и даже об этом не могу знать, ваше превосходительство.
В машине Кирилл пресек Васькины попытки завязать разговор, потом на него долго и мрачно смотрел, выкурил сигарету, нехорошо выругался и процедил сквозь зубы:
— Едем на стрельбище, покажешь, чему тебя хатежинские научили.
Курс молодого бойца начался. Сержант Дербанов приступил к исполнению своих обязанностей отца- командира, а рядовой необученный Василий Буздыкин еще не знал и даже не догадывался, что его ожидает. Васькину стрельбу Кирилл забраковал сразу. На его взгляд, малец с огнестрельным оружием всяких типоразмеров обращался как постсоветский лох с набором ножей и вилок-ложек в ресторане заграничного пятизвездочного отеля. Сожрать что-то там сможет и голодным не уйдет, если наглости хватит, но удовольствия точно никакого не получит и расслабиться не сумеет, потому как козел и не умеет себя вести в приличном обществе. Ресторанную науку, по правде говоря, Кирилл Дербанов сам недолюбливал, но как выглядят нож-вилка для рыбы знал и ложкой для салата суп не сёрбал. Но, если он мог кому-нибудь простить неумение пользоваться вилкой для разделки омара-лобстера, то неспособность нажимать на спусковой крючок нежно, плавно, уверенно и бестрепетно он считал сродни умственной отсталости. А нежелание учиться прицельному огню — моральным уродством. С Васькой, по мнению Кирилла, дело обстояло совсем худо: его подопечный как полугодовалый щенок боялся очередей над ухом, с опаской держал в руках ручную гранату без запала и немножко сделал под себя, когда Кирилл бросил имитационный взрывпакет позади Васьки, изготовившегося к стрельбе лежа.
— Слушай меня, охламон. И мотай на ус. Ты сейчас можешь вернуться к хатежинским, генерал возьмет. Или бежать в деревню, в глушь, в курятник, к бабке. Или еще куда-нибудь. Но если остаешься со мной, то выбора больше не будет. Пока я не отпущу, неважно в каком виде, живым или мертвым. Я для тебя с этого дня не сосед по дому, и не глупый царь и не языческий бог, и не тупой воинский начальник. Я — дальше, выше, сильнее. И намного круче, чем ты думаешь, салага. Решай, три минуты на размышление. Время пошло.
Васька согласился. А Кирилл не стал спрашивать почему.
— Ты — рядовой необученный. До первого числа у тебя учебка. Не умеешь — научим, не хочешь — заставлять не будем, пойдешь в распыл. У тебя конец детства, сынок. Не передумал? Тогда в машину, твое место в заду! И портки ссаные сменить! На заднем сидении твой камуфляж.
— Леон, Васька меня боится?
— Нет, Кирилл, он тебя уважает и любит, я тоже тебя люблю. Можно мне этому Ваське помогать?
— Можно, только жалеть его не стоит. Цыплят по осени считают. И щенков летнего помета, наверное, тоже.
Дома Кирилл распорядился Васькиной судьбой.
— Вирта, оболтуса ты видела. Мне нужно сделать из него пристойного бойца, чем раньше, тем лучше. Ты у нас домоуправительница или домомучительница?
— И то другое, и другое, мой дорогой.
— Инга твоя потянет на роль сержанта-инструктора по боевой и физической подготовке для этого салабона?
— Безусловно. С обязанностями горничной она успешно справляется. Даже Катерине на кухне сегодня помогала.
— Катя ничего не заметила?
— Нет, дорогой, она только в свои кастрюльки смотрит да на тебя. Из кухни с любовью.
— А может на Леона? А, без разницы! Смотрите там, чтобы она к Ваське со своей любовью не приставала.
— Присмотрим мы за порядком, не волнуйся. И за Катькой, и за Васькой…
— Только вы у меня там не шибко! Ваську мордовать и цукать умеренно, исключительно для пользы дела.
— Не надо нервничать, Кирилл. Инга справится. Ваське она понравится, вот увидишь. Сэр Кирилл, мы вас ждем в ореховой столовой. Овсянка, сэр.
За ланчем Инга прислуживала в более строгом одеянии, чем обычно. Теперь на ней вместо набедренной повязки была темно-зеленая юбка строго на длину опущенных по швам рук, ни на сантиметр короче, тонкую талию туго опоясывал кожаный командирский ремень красноармейского образца со звездой на пряжке, а расстегнутую на две пуговицы оливково-зеленую офицерскую рубашку распирал внушительный бюстгальтер камуфляжной расцветки. Белокурые волосы царскосельской валькирии были гладко зачесаны,
